Олег Хлевнюк - Сталин. Жизнь одного вождя
Ежов – мерзавец! Разложившийся человек. Звонишь к нему в наркомат – говорят: уехал в ЦК. Звонишь в ЦК – говорят: уехал на работу. Посылаешь к нему на дом – оказывается, лежит на кровати мертвецки пьяный. Многих невинных погубил. Мы его за это расстреляли[413].
Проведенный под строгим контролем Сталина выход из «большого террора» затронул в основном ежовскую верхушку НКВД. Лишь немногие жертвы массовых операций, в основном те, кто попал в застенки НКВД во второй половине 1938 г., были освобождены. Основные механизмы террора не пострадали, лишь подверглись некоторой переналадке. Но к столь массовым чисткам и расстрелам, как в 1937–1938 гг., Сталин больше не прибегал.
На что рассчитывал Сталин?
Уже многие десятилетия идут споры о причинах Большого террора, точнее, о мотивах Сталина, отдававшего приказы о массовых репрессиях. Очевидно, что точно определить расчеты Сталина невозможно. Однако, опираясь на многочисленные факты, их можно вычислить с большой долей вероятности. Так на что же рассчитывал Сталин, подписывая расстрельные приговоры десяткам тысяч советских чиновников и приказы о проведении массовых операций против сотен тысяч рядовых советских граждан?
Прежде всего, необходимо отбросить те причины нарастания террора, которые не существовали в реальности, а были придуманы много десятилетий спустя. Еще в 1980-е годы молодые западные историки-ревизионисты выдвинули эпатажные теории природы сталинского террора. Они утверждали (на самом деле предполагали, потому что не располагали реальными фактами), что причиной террора была не сила, а слабость сталинской диктатуры, ее неспособность контролировать хаотичные и своекорыстные действия региональных руководителей. Это была война всех против всех, в которой трудно выявить логику и движущие пружины. Соответственно, Сталин был лишь в некоторой степени причастен к организации массовых репрессий[414]. Эти априорные и путаные построения подвергались убедительной критике уже в момент их появления. Когда же в начале 1990-х гг. открылись архивы, умозрительные дискуссии о движущих силах террора вообще потеряли смысл. Документы однозначно свидетельствовали: репрессии были не чем иным, как централизованными операциями, а их инициатором однозначно выступал Сталин.
Однако вскоре устаревшие конструкции западных ревизионистов перекочевали в современную Россию. Это на первый взгляд парадоксальное воспроизведение забытого старого имело очевидные политические причины. Некоторые историки, игнорируя реальные факты, выводили Сталина из-под удара, объявляли его невольной жертвой заговора «номенклатуры» и произвола региональных чиновников. Благодаря нехитрым, но далеким от науки приемам сторонники вождя получили желанный образ «иного Сталина», Сталина, очищенного от обвинений в организации массового уничтожения соотечественников. Нам предлагали поверить, что этот «иной Сталин» был демократом, стремился дать стране передовую конституцию и честные тайные выборы на альтернативной основе и что тогда встревоженные руководители регионов (олигархи 1930-х годов) организовали настоящий заговор. Боясь проиграть выборы (видимо, не научились еще подсчитывать голоса как положено), они якобы заставили Сталина отказаться от его планов альтернативного голосования и, более того, принудили отдать приказ о проведении массовых репрессий[415]. В общем, в очередной раз во всем были виноваты своекорыстные и жадные до власти бояре, окружавшие плотной стеной доброго и справедливого царя.
Вымыслы об «ином Сталине» на самом деле не подкреплены ни одним реальным фактом, не говоря уже о том, что в них отсутствуют элементарная логика. Достаточно задать простой вопрос: почему же Сталин не прекратил террор после того, как все региональные секретари были стремительно уничтожены? Кто на этот раз заставлял его проливать кровь? К июлю 1937 г., когда состоялось решение о проведении массовых репрессивных операций, из 58 первых секретарей ЦК компартий союзных республик, крайкомов и обкомов были сняты с должности (как правило, арестованы, а затем расстреляны) 24. В июле – еще одиннадцать, а до конца года – практически все. Аресты секретарей вызывали цепную реакцию чисток в их окружении. Функционеры партийного и государственного аппарата, которые, согласно этой теории, были организаторами террора, на самом деле стали его первыми жертвами. Деморализованные страхом, они старались всячески выслужиться перед вождем, сохранить свою жизнь, демонстрируя абсолютное послушание и преданность. Сталин же не только методично уничтожал номенклатурных работников, но постоянно продлевал сроки проведения массовых операций против рядовых граждан. 1938 год, когда никого из старых региональных руководителей, как и значительной части других чиновников, уже не было в живых, оказался не менее кровавым, чем 1937-й.
Огромные масштабы репрессий этого периода породили еще одну версию – о психической неуравновешенности Сталина. Обосновать ее точными, выверенными фактами невозможно, хотя мы располагаем многочисленными свидетельствами, косвенно демонстрирующими особое душевное состояние советского диктатора в 1937–1938 гг. Впервые за многие годы он не уехал в свой обычный отпуск на юг, а остался в Москве руководить массовыми операциями. О многом свидетельствовали пометы и резолюции, которые Сталин оставлял на протоколах допросов, а также на различных докладных записках НКВД: «Т. Ежову. Очень важно. Нужно пройтись по Удмуртской, Марийской, Чувашской, Мордовской республикам, пройтись метлой»[416]; «Избить Уншлихта за то, что он не выдал агентов Польши по областям»[417]; «Т. Ежову. Очень хорошо! Копайте и вычищайте и впредь эту польско-шпионскую грязь»[418]; «Не «проверять», а арестовывать нужно»[419]; «Вальтер (немец). Избить Вальтера»[420] и т. д.
Важным источником для анализа сталинского взрыва ярости в 1937–1938 гг. могут служить подлинные записи его выступлений, ставшие доступными в последние годы. Помимо необычной путаности и косноязычия их характеризует постоянное присутствие идеи заговора и вездесущности врагов. В речи на заседании совета при наркоме обороны 2 июня 1937 г. Сталин заявил: «Каждый член партии, честный беспартийный, гражданин СССР не только имеет право, но обязан о недостатках, которые он замечает, сообщать. Если будет правда хотя бы на 5 %, то и это хлеб»[421]. На приеме передовиков металлургической и угольной промышленности в Кремле 29 октября 1937 г. Сталин огорошил присутствующих таким заявлением: «Я даже не уверен, что все присутствующие, я очень извиняюсь перед вами, здесь за народ. Я не уверен, что и среди вас, я еще раз извиняюсь, есть люди, которые работают при советской власти и там еще застрахованы на западе у какой-либо разведки – японской, немецкой или польской». При публикации официального отчета о встрече эти фразы были вычеркнуты[422].
