Игорь Оболенский - Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия

Киношникам Дитрих вскоре стала неинтересна. «Какая Дитрих? Это уже история», — рассуждали продюсеры. И Марлен начинает свое турне по Европе.

В 1963 году она посетила Советский Союз и дала по концерту в Москве и Ленинграде. В Москве она выступала в Театре эстрады, попасть в который можно было с большим трудом. Ведущий сказал всего два слова: «Марлен Дитрих», и появилась сказочная женщина. С идеальной фигурой, у которой не было ничего лишнего, словно Микеланджело отсек все ненужное. Она носила корсет с каучуковыми прокладками, создававшими иллюзию божественной фигуры, который для нее сделала грузинская балерина Тамара Гамсахурдия. На ней было ее знаменитое платье, расшитое блестками, и лебяжье манто с царским шлейфом. Когда она подошла к микрофону, конец шлейфа был еще за кулисами. Марлен пела хрипловатым голосом по-немецки, по-английски, по-французски. Но публике было все равно, как она поет.

На концерте в Ленинграде певица опустилась на колени перед Константином Паустовским. Растерявшийся писатель не знал, как реагировать. А 62-летняя красавица призналась, что у нее русская душа и она преклоняется перед всем русским.

Потом вдова Паустовского рассказывала, что стоило Дитрих преклонить колени, как расшитое стразами платье затрещало по швам и камни рассыпались по сцене. Их тут же принялась подбирать сидящая в первых рядах публика, уверенная, что перед нею бриллианты. На несколько минут концерт был остановлен.

Дитрих не любила рассказывать о себе и почти не давала интервью. Исключением стали лишь последние годы жизни, когда актрисе было нечем платить за квартиру и, будучи под угрозой выселения на улицу, она за 20 тысяч долларов согласилась ответить на вопросы журнала «Штерн».

Когда ей указывали на несовпадения некоторых дат, Дитрих отвечала, что писала мемуары, а не дневник. Пресса отвечала актрисе тем же. В семидесятых годах перед концертами Дитрих одна из газет написала, что посещать выступления Дитрих могут только некрофилы.

Ее называли «аномальной бабушкой», впервые в истории не побоявшейся выйти на сцену в просвечивающем платье «без верха». А когда прошел слух о ее смерти и Марлен позвонила журналистам и сказала, что она жива, один из журналов напечатал на обложке: «Дитрих звонит и предупреждает, что она еще жива».

Единственный, кто получил «доступ к телу» легенды, был режиссер Максимилиан Шелл, познакомившийся с Марлен в начале шестидесятых на съемках фильма «Нюрнбергский процесс». Актриса категорически отказалась сниматься, позволив Шеллу записать их беседу на магнитофонную пленку.

Жена Шелла, русская актриса Наталья Андрейченко, из первых уст узнала подробности той съемки. С ее слов о деталях закулисья поведаю и я.

Любимыми словами Марлен Дитрих были «вздор» и «об этом уже написано в моей книге». Минуты откровения наступали только после того, как домработница приносила ей лимон и «фирменный» чай в подстаканнике. Как потом оказалось, вместо чая в стакане был коньяк. Дневную норму Дитрих составляло три стакана.

Выпить она любила всегда. В перерывах между песнями заходила за кулисы и делала по глотку шотландского виски или шампанского. Однажды она не рассчитала свои силы, и, излишне приложившись к виски, споткнулась и упала в оркестровую яму. Но переломы были для нее делом привычным. Поднявшись на сцену, Дитрих со сломанным плечом допела концерт. Врачам она неизменно отвечала: «Я пережила две мировые войны. Неужели меня остановит какой-то перелом?»

Свои последние годы Марлен доживала в Париже в полном одиночестве. В ее квартире было две «специальные» стены — стена мертвых с фотографиями мужа, друзей, любовников и любовниц. И стена наград, на которой Марлен повесила французский орден Почетного легиона и американскую медаль Свободы. Из кинематографических премий она была только лауреатом «Тони».

Единственный, с кем Марлен общалась, был писатель Ален Боске. «Я так боюсь одиночества, — говорила она ему. — Но это единственное доказательство моей независимости».

О том, что Дитрих прикована к постели, стало известно только после безуспешных попыток домовладельцев выселить актрису из квартиры, а один из ее друзей был вынужден обратиться к властям. До этого Марлен, всегда сама отвечавшая на телефонные звонки, выдавала себя за собственную домработницу и сочиняла, что хозяйка за рулем собственного авто уехала в аэропорт.

Она получала много писем, в том числе и из России, на некоторые из которых отвечала: «dla vas s liouboviou». Любила смотреть по телевизору выступления теннисистов — ей нравилось мелькание молодых крепких ног. Переживала, что у Бориса Беккера испортился характер, и радовалась за будущего президента Франции, а тогда мэра Парижа Жака Ширака, который встречался с Мадонной. В своих старых фильмах смотрела только титры и вспоминала имена мужчин, которые ее обнимали.

В мемуарах она пишет, что «в мужчине ей нравится только две вещи — руки и губы. Все остальное — приложение». Жан Кокто называл ее «самой восхитительной и самой ужасной женщиной, которую он когда-либо знал». Сама Марлен была человеком без пола — и мужчиной, и женщиной одновременно. Она одинаково любила Ремарка и Пиаф, Габена и Зорину.

Марлен Дитрих была и остается одной из самых ярких звезд XX века. У мужчин она вызывала желание обладать ею, а у женщин — подражать. При этом никогда не была большой актрисой и отдавала себе в в этом отчет. Она знала цену своей красоте. И заплатила за нее дорогую цену. Перед тем как покорить Голливуд, ей пришлось удалить несколько коренных зубов и превратиться из полненькой и озорной девушки в стройную и загадочную женщину.

Созданием мифа она занялась в 22 года, объединив свое имя Мария Магдалина в короткое Марлен, ставшее через несколько лет именем нарицательным для всего сексуального и красивого.

Из-за чрезмерного курения у нее было нарушено кровообращение, сильно опухали ноги. Но Дитрих, отработав двухчасовой концерт (овации иногда продолжались 62 минуты), парила распухшие ноги в соленой воде, вновь надевала туфли на высоком каблуке, взбиралась на крышу машины и раздавала автографы.

Больше всего в жизни она боялась, что кто-нибудь из зрителей кинет яйцо в ее лебяжье манто. И никогда не чувствовала страха перед выходом на сцену. «Они же заплатили деньги, чтобы посмотреть на королеву мира. А я она и есть», — говорила она.

Дитрих думала о смерти без страха. «Надо бояться жизни, а не смерти». Когда Стивен Спилберг прислал ей в подарок свою афишу с признанием в любви, она отослала ее дочери: «После моей смерти продашь на аукционе. Мертвая я буду стоить дороже. И ни в коем случае не плачьте, когда я умру. Оплакивайте меня сейчас».