Василий Соколов - Вторжение

По дощатому забору кто-то слегка постучал палкой. Алеша подскочил к окну, увидел девушку-письменосца и вприпрыжку побежал во двор.

- От папы, да? - искристо улыбаясь, спросил он громко.

- Заказное, мальчик, - ответила письменосец, держа в руке потрепанную разносную книгу. - Взрослым полагается вручать. Для порядку.

В смущении Алеша убрал протянутую руку, оглянулся: подошла мать. С непроницаемо-сдержанным видом она взяла письмо и не успела прочитать обратный адрес, как сын из-за плеча матери разглядел конверт, нахмурился.

- А я думал, от папы...

- Ничего, мальчик, жди. В другой раз будет и от папы, - успокоила девушка.

Как ни огорчительно было для Алеши, все же не утерпел прочесть письмо: бабушка своим крупным и неторопливым почерком отписывала, что в доме скучно и сиротливо без внучат, звала всех погостить, потому что на рынке появились фрукты, свежие грибы, даже южная завозная черешня продается, и к тому же в Ленинграде наступили диковинные белые ночи, без света можно читать и писать; в конце она посылала многократные поклоны и как бы между прочим намекала, чтобы не забывали, почаще слали письма, а то вся извелась в тоске и у нее, старой, по той причине болит сердце...

- Съездим за папой и сразу ответим, - сказал Алеша.

- Напишем, сынок, напишем, - кивнула мать. - Достань-ка папин охотничий рюкзак. Продукты уложим.

- Нам так далеко ехать? - не то обрадованно, не то с недовольством спросил Алеша.

- Не так далеко, но, может, придется заночевать.

Света ни в какую не хотела оставаться у каких-то Гребенниковых, придумывала всякие страхи, вплоть до того, что у них гусак больно кусается, и ее пришлось долго уговаривать.

Уже когда вышли на дорогу, Екатерина Степановна раза три останавливалась и мокрыми от слез глазами глядела на дом. Кому-кому, а ей было понятно, что идут они вовсе не за тем, чтобы свидеться с мужем, а лишь бы узнать, что с ним, куда его увезли.

Желая попасть в город пораньше, пошли они прямиком через лес. Спешить приходилось и потому, что небо снова, как и ночью, заволакивалось тучами. Косо надвигалась с запада темно-сизая полоса дождя. Мелкая дрожь волновала листву осинника. Проглянувшее с утра солнце спряталось в рвани облаков, и вот уже первые капли дождя похолодили лица. Екатерина Степановна с сыном не стали укрываться и пережидать в лесу, пока кончится дождь, - вышли на дорогу, побрели по мягкой, прибитой дождем пыли.

По дороге их подобрала крытая брезентом грузовая машина.

В Минск въезжали по умытому дождем и слегка дымившемуся паром асфальту. Шумно было на улицах, нарядны и веселы горожане, но от этого настроение у Екатерины Степановны не поднялось; радость окружающих еще больше удручала ее.

Сойдя с машины в центре города, она вдруг заколебалась, не зная, куда идти и у кого навести справки. Решилась пока зайти в штаб округа - где же, как не там, знают о судьбе мужа-командира? И когда позвонила из пропускного бюро в приемную командующего, назвалась женой комбрига Шмелева, адъютант отнесся к ней учтиво, пообещал сразу доложить. Но прождала больше часа, а пропуска так и не дали. Позвонила снова, теперь адъютант говорил сухо, будто кто подменил ему голос, и отказал в приеме, посоветовал идти в прокуратуру. "Теперь никому нет дела до моего мужа", подумала она, вешая умолкшую трубку.

На прием к прокурору ей тоже не удалось попасть. Дежурный с безразлично-скучающим взглядом нехотя выслушал ее, отвел в комнату для посетителей, велел сидеть и ждать. Томительно долгим было это ожидание, гнетущим.

Под вечер в комнату вошел дежурный. Екатерина Степановна встала. Поднялся и Алеша. Глаза его сияли. Дежурный подал ей узкий листок бумаги с отбитым на машинке текстом. Трудно, давясь воздухом, читала:

"Гр-ко Шмелевой Е. С.

Настоящим уведомляется, что ваш муж Шмелев Н. Г., год рождения 1898, находится под стражей..." Глаза ее остекленели, лицо перекосилось, и по щеке, бледной, как прихваченный морозом кленовый лист, скатились крупные слезы. Подкосились ноги, в беспамятстве опустилась на жесткий стул, только в руке ее дрожала бумажка.

- Мама, не надо... - просил Алеша, кривя от обиды губы.

- Видишь, сыночек, что пишут...

- Не надо, мама, не плачь! Это неправда... Неправда! Наш папа никакой не враг! - почти выкрикнул он, и мать взяла его за руку - их руки были одинаково маленькими, но в глазах сына она впервые увидела упрямую суровинку...

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

С весны 1941 года началось ускоренное передвижение германских войск к рубежам Советского Союза. Ранее переброшенные с западного, притихшего театра военных действий крупные штабы и отдельные дивизии размещались пока в удалении от русской границы - в Варшаве, Познани, в Восточной Пруссии...

Весной же штабы и войска сосредоточились вблизи русской территории. Через Польшу один за другим беспрерывно двигались эшелоны, на платформах, крытых брезентами, громоздились танки, бронетранспортеры, тяжелые орудия, инженерно-саперное и дорожное имущество, мостовые конструкции; старые и вновь проложенные шоссейные и грунтовые дороги были забиты вереницами автомашин, повозок, кавалерией, солдатами маршевых пехотных частей - все двигалось, все прибывало к месту назначения по строгому графику, скрупулезно разработанному в стенах генерального штаба.

Многомиллионная германская армия, переброшенная на восток, насчитывала в своих рядах 190 дивизий, огромное количество бронированной и механизированной техники, армады самолетов. Тремя армейскими группами, которые именовались "Юг", "Центр", "Север", фашистская Германия обложила советские рубежи от Черного до Баренцева моря.

Истинную цель переброски войск на восток германское верховное командование и генеральный штаб тщательно маскировали. Поскольку скрытое передвижение такого количества войск исключалось, то еще 3 февраля Гитлер дал указание заведомо путать карты своих противников. Стягивание сил для операции "Барбаросса" якобы ведется для нападения на Англию, а также на Югославию и Грецию. В соответствии с этим указанием главный штаб в феврале издал специальную директиву по дезинформации. В ней отмечалось, что на первом этапе, примерно до апреля, сосредоточение и развертывание по плану "Барбаросса" должно объясняться как обмен сил между Западом, Германией и Востоком и подтягивание эшелонов для проведения южной кампании против Югославии и Греции. На втором этапе (с апреля до дня вторжения) стратегическое развертывание должно быть представлено как "величайший дезинформационный маневр", который якобы проводится с той целью, чтобы отвлечь внимание от приготовлений для вторжения в Англию.

Ложные слухи ужом выползали из стен генерального штаба и разведцентра Германии.