Александр Дюма - Путешествие в Египет

После первых минут общей радости от встречи с соотечественником и возвращения, если так можно выразиться, к родным пенатам следовало заняться делами.

По соглашению, заключенному Абу-Мансуром и Талебом у подножия горы Синай, гонорар за обратный путь они делили пополам. Чтобы не лишать друзей честно заработанных денег, мы решили возместить им разницу. Кроме того, мы вручили каждому из проводников такой бакшиш, какой позволяли наши финансовые возможности, и поэтому при расставании они ппообещал хранить вечную память о нас, а мы - когда-нибудь вернуться сюда. Не знаю, смогу ли я выполнить данное им слово, но уверен в том, что они свое сдержат и не раз, мчась галопом на своем дромадере, сидя у костра, разведенного в пустыне, или находясь в шатре кочевников племени валед-саид, Бешара и Талеб произнесут наши имена как имена своих верных друзей и доблестных спутников.

VII. ДАМЬЕТТА

Господин де Линан, молодой художник, познакомивший нас с племенем валед-саид, прослышав о нашем возвращении, тотчас прибежал в отель франков и, заявив, что мы должны жить только у него, увел нас к себе.

Когда мы рассказали ему о своем намерении посетить Иерусалим и Дамаск, он, к нашей бурной радости, вызвался сопровождать нас. Поскольку господин де Лииаи уже дважды или трижды объехал всю Сирию, это был самый прекрасный чичероне, которого только можно пожелать. Мы решили спуститься по Нилу до Дамьетты, где нас будет издать Талеб со своими дромадерами, и оттуда, уже отдохнув за время плавания, отправиться через Эль-Ариш в Иерусалим.

В тот же день мы стали готовиться к путешествию. Ничто не охватывает людей так легко и не проходит так быстро, как дорожная лихорадка; едва завладев вами, она уже не отпускает ни па минуту: нужно идти и идти, не останавливаясь, Вечный Жид - это только символ.

Стоял прекрасный вечер, когда мы отправились в путь; в лицо нам дул легкий ветер, но течение и четырнадцать гребцов увлекали лодку вперед. За ночь, наступающую на Востоке внезапно, мы преодолели уже известный нам участок Нила - от Булака до изгиба Дельты. Рассвело. Мы уже плыли по восточному рукаву, более величественному, чем Розеттский; после пребывания в пустыне его берега особенно поразили пас своим плодородием.

Вечером мы стали свидетелями следующей сцены: десятка два обнаженных женщин из прибрежной деревни, вероятно привлеченных пением наших гребцов, бросились в Нил и какое-то время плыли за нашей лодкой. Ночь избавила нас от преследования этих смуглолицых русалок, чьих колдовских чар мы, к счастью, могли не бояться.

На следующий день мы уже были в Мансуре. Этот город, как п пирамиды, воскрешает одну из славных страниц истории, которая не может оставить равнодушной ни одного француза. Так пусть же не сетуют па нас наши читатели за то, что теперь мы отправимся по следам крестового похода Людовика Святого, как прежде - за экспедицией Наполеона. Выступить в крестовый поход было решено в декабре 1244 года. Король Людовик IX уже проявил свое религиозное рвение: откупил у венецианцев терновый венец Христа, полученный ими в залог от Бодуэна; с непокрытой головой и босой, нес он этот венец от Венсена до собора Богоматери в Сомюре, чтобы при всем дворе пожаловать своему брату Альфонсу графства Пуату и Овернь, а также Альбижуа, отвоеванное у графа Тулузского, Он одержал победу над графом де ля Марш, не пожелавшим оказать ему монаршие почести в Тайбуре и в Сенте, но помиловал его, хотя и знал о попытке графини отравить его; наконец, он вынудил Генриха III Английского запросить перемирия, которое обошлось его противнику в пять тысяч фунтов стерлингов.

Итак, все было спокойно и внутри страны, и за ее пределами, когда внезапно в Понтуазе с королем случился новый приступ тяжелой лихорадки; он захворал ею еще во время похода в Пуату. Ему становилось все хуже и хуже, и вскоре уже высказывали опасения за его жизнь. Скорбная весть разнеслась по всей Франции - Людовику едва сровнялось тридцать лет, а после его восшествия на престол все сулило стране благоденствие. Все королевство предалось скорби; в Понтуаз тотчас же съехались сеньоры и прелаты; во всех церквах собирали пожертвования, читали молитвы и устраивали крестные ходы; наконец, королева Бланка отправила своего священника к Эду Клеману, аббату из Сеи-Дени, чтобы тот извлек из склепов мощи блаженных мучеников: это делали лишь в случае национальных бедствий.

Между тем врачебное искусство оказалось бессильно, а молитвы - тщетны; Людовик впал в глубокое забытье, и теперь обе королевы - его мать Бланка и жена Маргарита - должны были удалиться из покоев. По обе стороны королевского ложа остались молиться только две женщины. Вскоре та, что первой завершила молитву, поднялась с колен и хотела прикрыть лицо короля погребальной простыней, но другая воспротивилась, утверждая, что господь не может поразить Францию в самое сердце; а пока они вели этот печальный спор, Людовик приоткрыл глаза и слабым, но внятным голосом произнес:

- Милостью господа мне воссиял свет с Востока и вызволил из объятий смерти.

Обе дамы громко вскрикнули от радости и бросились за королевой Бланкой и королевой Маргаритой, и те с трепетом вошли в комнату, боясь поверить в чудо. Увидев их, король простер к ним руки, а затем, когда стихли первые восторги, велел позвать Гильома, епископа парижского. Как только достойный прелат не мешкая предстал перед больным, тот, почувствовав в себе прилив новых сил, поднялся на постели и попросил принести ему крест, привезенный из святой земли. Все решили, что король еще бредит, но Людовик, видя их заблуждение, протянул руку к епископу, который в замешательстве боялся подчиниться королевской воле, и поклялся, что не будет принимать пищу до тех пор, пока не получит символ крестовых походов. Гильом не посмел ослушаться, и больной в ожидании дня, когда будет в силах водрузить крест на доспехи, велел поместить его в изголовье кровати.

С этого дня король стал выздоравливать. Он отправил христианам Востока послание, призывая их набраться мужества и обещая перейти море, как только соберет свое войско, а пока он передавал им вспомоществование.

Не теряя времени, Людовик начал готовиться к исполнению своего обещания. Одон де Шатеру, кардинал Тускулума, бывший канцлер капитула парижских церквей и папский легат, прибыл во Францию, проповедуя крестовые походы, и из провинций съехалось много сеньоров, воодушевленных не столько религиозным рвением, сколько преданностью французскому королю.

Тогда королева Бланка прибегла к последнему средству предотвратить крестовый поход Людовика. В сопровождении Гильома она пришла к сыну, одержимому своей идеей. Прелат сказал королю, что обет, данный им во время болезни, ни к чему короля не обязывает, но, если у него возникают на этот счет какие- то сомнения, он берется добиться у папы освобождения короля от клятвы. Он напомнил ему положение во Франции, совсем недавно покончившей с войнами, которую Людовик, если уйдет в поход, сделает уязвимой для козней сицилианского короля, мятежников Пуату и недовольных альбигойцев.