Александр Бабореко - Бунин. Жизнеописание
Десятого уехали в дождь Вера и Юлий; Вера в Москву, Юлий в Орел.
Нынче поездка к Чертову Мосту. В избе Захара. Угощение — вяленые рыбки, огурцы, масло, хлеб, чай. Дождь в дороге.
С необыкновенной легкостью пишу все последнее время стихи. Иногда по несколько стихотворений в один день, почти без помарок» [586]. Обдумывал поэму с героем поэтом.
Впоследствии Бунин писал, что ему хотелось повторить «чудесные впечатления от Клеевки, песков, бора, теплых ночей», увидеть, говорил он в письме Черемнову 3 июля 1914 года, «вашу милую страну» [587], где так хорошо работалось. Собирался он в Клеевку не однажды, но год за годом поездку откладывал из-за войны и революционного брожения в стране, все усиливавшегося, когда дальние поездки стали затруднительны; в конце концов от этих планов пришлось отказаться.
В Клеевке Бунин написал в числе других стихотворений истинно народные стихи «Два голоса», по мотивам русской народной песни «Ночь темна да немесячна…», и «Белый олень» — на сюжет русской народной песни «Не разливайся, мой тихий Дунай…».
Особенное значение имело для Бунина написанное здесь стихотворение «Псковский бор» (23.VII.1912), самым очевидным образом связанное с природой Витебской губернии. В нем повторяются почти дословно некоторые выражения дневниковой записи с описанием бора, которая приведена выше. Дата стихотворения, предшествующая дневниковой записи, очевидно, неточная. Она проставлена Буниным по памяти спустя много лет. До этой датировки в полном собрании сочинений 1915 года (изд. А. Ф. Маркса) указано несколько неопределенно: «VII. 12». А опубликовано стихотворение в феврале 1914 года в журнале «Северные записки». Вернее было бы считать, что сперва писался дневник, а потом — стихотворение.
В стихотворении упоминаются отмеченные в дневнике «краснеющие стволами» сосны, и калина, и «туманно-синие ягоды на можжевельнике» — то, что увидел поэт, бродя по бору:
Вдали темно и чаши строги.Под красной мачтой, под соснойСтою и медлю — на порогеВ мир позабытый, но родной.
Достойны ль мы своих наследий?Мне будет слишком жутко там,Где тропы рысей и медведейУводят к сказочным тропам,
Где зернь краснеет на калине,Где гниль покрыта ржавым мхомИ ягоды туманно-синиНа можжевельнике сухом.
Псковский бор — это леса Себежа, который в древности относился к псковской земле, входил в Псковскую феодальную республику, существовавшую со второй половины XIII до начала XVI века; с 1957 года, после различных перемен в районировании, эти места опять относятся к Псковской области. Вспоминая в 1926 году свое пребывание в Клеевке, Бунин сказал, что это было «лето в псковских лесах».
«…Вот лето в псковских лесах, и соприсутствие Пушкина не оставляет меня ни днем, ни ночью, и я Пишу стихи с утра до ночи, с таким чувством, точно все написанное я смиренно слагаю к его стопам, в страхе своей недостойности и перед ним, и перед всем, что породило нас»:
Вдали темно и чащи строги… [588]
В первой публикации стихотворения о псковском боре были еще строки, позднее Буниным исключенные:
Кто будет в нем моей защитой?Я вспоминаю, точно сон:Клад, нашим пращуром зарытый,По праву мой… Но древен он.
Клад пращура — это поэзия, достойная веков и тысячелетий.
Вера Николаевна уехала из Клеевки в Москву вместе с Юлием Алексеевичем, заезжавшим к Черемнову дней на пять после заграничного путешествия. 15 августа туда же отправились и Бунин с Пушешниковым. Через несколько дней он был уже в Крыму — в Суук-Су, под Гурзуфом, провел там около двух недель.
Тридцать первого августа сообщал Нилусу из. Гурзуфа: «Собираемся в Одессу» [589]. 23 сентября 1912 года он писал из Одессы Белоусову: «Нынче еду в Москву» [590].
В Москве Бунин поселился в гостинице «Лоскутная».
Двадцать седьмого октября торжественно отмечалось двадцатипятилетие литературной деятельности Бунина.
Чествование сперва происходило в зале университета: на заседании «Общества любителей российской словесности» с приветственной речью выступил А. Е. Грузинский; Бунин прочел «один из небольших неизданных рассказов, вызвав восторг своим мастерским чтением» [591]; Грузинский огласил постановление об избрании Бунина почетным членом «Общества». Он был и его «„временным“ председателем».
«Русское слово» писало 30 октября: «От старых членов кружка „Среды“ юбиляру был поднесен в роскошной папке альбом с портретами всех членов кружка. От друзей и почитателей — красивая серебряная парусная яхта с надписью „Вера“, от другого кружка почитателей — аккредитив на 20 000 франков. От Художественного театра юбиляру был передан брильянтовый жетон с изображением эмблемы театра — чайки. От А. А. Карзинкина юбиляру был передан художественно сделанный слон на цветочном плато с изображением экзотического уголка из пальм, мимоз и орхидей. От г-жи Карзинкиной было прислано очень ценное старинное итальянское издание „Божественной комедии“ Данте. От старой „Среды“ юбиляру был поднесен портрет Пушкина, от молодой „Среды“ — картина-акварель В. В. Переплетчикова».
В Литературно-художественном кружке на парадном банкете председательствовал А. И. Южин.
В дни юбилея Бунин получил много приветственных телеграмм и писем. Были получены телеграмма от больного в то время Мамина-Сибиряка и письмо от Горького с Капри.
«И проза ваша и стихи, — писал Горький, — с одинаковою красотой и силой раздвигали пред русским человеком границы однообразного бытия, щедро одаряя его сокровищами мировой литературы, прекрасными картинами иных стран, связывая воедино русскую литературу с общечеловеческим на земле» [592].
Леонид Андреев писал Бунину: «Люблю и высоко ценю твой талант и с радостью присоединяюсь к приветствиям, в которых все русское общество и литература знаменует сегодняшний твой день. Работай на славу. Как твой земляк, орловец, радуюсь за нашу Орловскую губернию и от лица ее лесов и полей, тобою любимых, крепко целую тебя» [593].
От Куприна была получена телеграмма из Гельсингфорса: «Обнимаю дорогого друга, кланяюсь чудесному художнику» [594].
Пришли телеграммы и письма от Короленко и многих других писателей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
