Николай Черушев - Жизнь военной элиты. За фасадом благополучия. 1918—1953 гг.

Справки:

Двумя постановлениями Верховного суда СССР от 15 декабря 1955 г. за № 02/6205 и от 1 февраля 1956 г. за № 02/6205-Е-55 я реабилитирован и освобожден из заключения.

По постановлению партколлегии при МК КПСС я восстановлен в партии (партбилет № 07303650).

Я восстановлен в воинском звании бригадного комиссара (письмо Главного управления кадров Министерства обороны от 16 августа 1956 г. за № ГУК/4/63133).

Я — персональный пенсионер (пенсионная книжка № 53929).

М. Король

9 сентября 1959 года»[127].

А через три месяца (в декабре 1959 г.) М.Д. Король скончался. В некрологе («Красная Звезда» от 10 декабря 1959 г.), подписанном группой товарищей отмечалось, что с 1922 г. Михаил Давыдович работал в Политуправлении РККА. С началом издания «Красной Звезды» он стал в редакции заведующим отделом и являлся одновременно редактором журнала «Военный крокодил». Позднее партия направила Михаила Давыдовича на работу в кинематографию в качестве заместителя председателя правления Совкино. Он приложил много сил для выпуска фильмов, повествующих о Гражданской войне, о героизме, проявленном в ней нашим народом. В частности, он принял участие в создании такого шедевра советской кинематографии, как «Чапаев».

Значительный интерес представляют письма М.Д. Короля дочерям и жене, а также его дневники, написанные в дни заключения.

Из письма дочери Брониславе от 1 февраля 1955 г.: «...Из копии моего заявления, которое рассматривалось в Верховном суде Казахской ССР, я называл вещи своими именами, т.е. говорил, что все дело — неумная смесь лжи и прямой провокации. Я это доказывал весьма убедительными доводами. Ко мне хорошо относились и следователь, и начальник управления Северо-Казахстанского МГБ — полковник, и областной суд, и все же...

На суде я разоблачал свидетелей, произнес четыре речи, а пятая речь — последнее слово подсудимого, — и за каждую речь получил по два года, а в общей сложности — десять лет. Это — гонорар за мои ораторские способности. Странно, почему все так напустились на меня? Что же, все сговорились против меня? Я один — паинька, а все плохие? Нет, дело в том, что здесь не инициатива местных работников, а циркуляр Берии и Абакумова. Это они, миляги, начали проверять лояльность потенциальных врагов. Как же обойти меня? Вся тюрьма была забита такими повторниками, как я. Да, конечно, я — враг таких господ, я враг страшной системы, когда разложившиеся подонки издевались над правосудием, советской конституцией и советской родиной, но они — почтенные владельцы дворцов и гаремов — считали таких-то «врагов» врагами народа и страны. Это они себя считали народом и страной!

Партия и правительство разгромили эту шайку, но не уничтожили ее. Легковерно думать, что можно одним ударом уничтожить это. Заметьте, что Казахстанский суд тоже снизил мне наказание. Я им ясно написал в 1950 г., что все дело — ложь и провокация, а они мне ответили, что в огороде бузина, а в Киеве дядька. Я им писал тогда, что я свидетелей в глаза не видел, а они мне ответили, что приговор правильный потому, что я не сказал на суде, что у меня плохие отношения со свидетелями. Куда метнули! Я не знал и в глаза не видел свидетелей, а они — служители правосудия — ответили мне такой несусветной галиматьей.

В сентябре прошлого года я ясно написал, что все дело — ложь, подлая стряпня, а они делают вид, что не заметили этого, и на всякий случай сбрасывают мне четыре года. Какие добрые! Я бы презирал себя, если бы согласился на милость этих представителей правосудия. Ведь, если то, что я написал, правда, а это легко проверить, тогда я — жертва произвола, тогда я должен быть реабилитирован, а подлецы должны быть наказаны. А если я наврал и оклеветал честных советских людей, то чего-чего, а снижать мне срока не следовало! А они выбрали ту середину, которой можно ввести в заблуждение.

Логики тут нет, а только своеволие людей, которые пока еще имеют кнут в руках и могут им хлестать...

Когда вызвали в суд моего директора Тимофеева, он по простоте своей давал честные показания, по которым выходило, что я не мог быть в столовой для специальной антисоветской беседы с моим соквартирантом. Тогда прокурор заинтересовался моей работой в клубе и получил еще более неутешительные ответы: работал очень хорошо, а во время объезда с труппой по колхозам — еще лучше. Тимофеев привел справку, что из двадцати отзывов колхозов о нашей труппе мое имя на первом месте, как лучшее из лучших. Тут прокурор не выдержал: «Вы кто, коммунист?» — спросил он бедного Тимофеева. — «Да», — виновато ответил несчастный.

— Мы проверим, что Вы за коммунист! — сказал прокурор.

И прокурор, не стесняясь ничем, привел справку, ссылаясь на некий авторитет, что враг хорошо работает. Мой директор сразу окосел на оба глаза и потерял дар речи. Он, возможно, пошел бы навстречу прокурору и сказал бы все, что хотелось прокурору, но страх сковал язык бедного директора.

Вообще суд был веселенький!..»[128]

Из письма жене Агнессе Ивановне (22 сентября 1955 г.): «...У нас столпотворение. Новая администрация, неожиданная и своеобразная, смутила нас и начальство.

Тех, кто воевал с оружием в руках против нас: полицейских, белых, шпионов освобождают, а не воевавших — держат. Эта амнистия, неожиданная и труднообъяснимая, все же большая радость.

Но я не подхожу под нее:

1. Я не воевал против СССР.

2. В гитлеровских формированиях не был.

3. Не был шпионом...»[129]

Из дневника (4 октября 1955 г.): «...Были указы освобождать тех, кто отсидел две трети срока.

Освобождают по частям... Может, этого освободительного движения хватит до двадцать первого века.

А с актировкой получилось нагляднее: Москва выработала новые инструкции для актировки. Эти инструкции садистские:

— У Вас не хватает одной ноги?

— Да.

— Жаль. Если бы и вторая была ампутирована, мы бы Вас актировали.

Или:

— У Вас мало каверн, вот если бы...

Или:

— У Вас был инсульт, но Вы сейчас поправились, вот если бы Вы были парализованы!..

Это запись — дословная!

Одному западному украинцу — молодому парню, парализованному после «гуманного» допроса в 1946 г., — отказали на том основании, что он уже был, мол, парализован до ареста. Но он поднял голос:

— Ведь меня обвинили, что я партизанил, ходил по лесам. Как же я был паралитиком?..»[130]

Проблемы реабилитации своего честного имени стояли до последних лет жизни перед каждым бывшим зэком, осужденным по 58-й статье Уголовного кодекса РСФСР (или аналогичной статье УК другой союзной республики). У них возникала масса вопросов, на которые они хотели получить исчерпывающий ответ. И часто не получали его. Вопросы, вопросы!..