Алексей Новиков - Впереди идущие

Даже в кабинете Белинского, кажется, все переменилось. С полок глядят знакомые книги, но и они сочувствуют счастливцу. Впрочем, давно пора ему за работу.

И так будет каждый день, всю жизнь! Пусть хлещет в окна холодный осенний дождь, пусть слепит окна снег. Виссарион Григорьевич стоит за конторкой и пишет. Если же начинает душить проклятый кашель, Мари спешит к мужу со смягчающей микстурой, и отвратительное лекарство кажется ему волшебным напитком!

Давно ли он писал невесте:

«Когда буду поверять я Вам мои мечты и читать мои писания, требуя Вашего мнения и совета?»

Теперь Мари рядом с ним, но он так загружен работой, что готов завидовать даже почтовой лошади. А журнальная книжка не будет ждать.

Виссарион Григорьевич написал последние строки и позвал Мари. Она пришла в кабинет испуганная – Мари часто боится неведомо чего.

– Ничего, решительно ничего со мной не случилось, – успокаивает ее муж. – Просто кончил еще одну из пушкинских статей. Святители! Сколько нужно было сказать – ведь теперь идет дело о самом Пушкине! Но к сроку все-таки успел. – Усталый, он все еще горел завершенной работой. – Хочешь послушать, Мари?

– А может быть, лучше отложить до завтра? Доктор говорит, что для твоего здоровья очень важен сон вовремя.

Он только отмахнулся. Какие там доктора, когда пишешь о Пушкине!

Он читал долго, упиваясь пушкинскими стихами, которые обильно приводил для подтверждения своих мыслей.

Виссарион Григорьевич отложил статью.

– Давно задумал я этот труд, Мари, и знаю: теперь совершу. А свершением буду обязан тебе.

– Если бы ты знал, как я боюсь будущего, – отвечала Мари. – Гоню эти мысли, а они опять тут. Ты целиком зависишь от журнала, а прочное ли это основание для жизни? Расходы растут и будут расти – как за ними угнаться? Когда я жила в институте, я, должно быть, совсем не знала жизни. Вот и сегодня напомнил мне управляющий домом: мы два месяца не платили за квартиру. Оба больные, что с нами будет?

Тут уж не приходилось спрашивать мнения Мари о прочитанном. Приходилось успокаивать. Ее нервы жестоко давали о себе знать.

Она не умела быть счастливой.

А статья о Пушкине действительно успела к сроку. Для того же декабрьского номера набрана статья Герцена – «Буддизм в науке», последняя из цикла «Дилетантизм в науке».

Великолепный номер «Отечественных записок» получат читатели! И Тургенев написал статью о Шиллере, о переводе «Вильгельма Телля». С какой свободой говорит Иван Сергеевич в короткой статье о занятиях Шиллера философией Канта и Фихте, о влиянии Гёте. Как ловко, будто походя, приводит выдержки из писем Шиллера или набрасывает к случаю портрет Гегеля. Как живой и нелицеприятный свидетель, объездивший всю Европу, автор статьи рассказывает о низком состоянии театра в Германии и тут же умеет сказать главное о «Вильгельме Телле»: произведение, так верно выражающее характер целого народа, не может не быть великим произведением. С чарующей непринужденностью Тургенев уличал переводчика во многих смешных ошибках, обнаружив глубочайшее знание шиллеровского текста и такое же понимание духа немецкого языка и стиля Шиллера. Тут вволю порезвился Иван Сергеевич! Тут его хлеб! Ах он, гуляка праздный!

Но почему же автор столь блестящей статьи назван гулякой праздным? Во-первых, пропал Иван Сергеевич, а без него всегда чего-то недостает Белинскому; во-вторых, если и забежит теперь Тургенев, то ни о чем больше не говорит, кроме как об итальянской опере. Заболел, безнадежно заболел он итальяноманией!

Все началось со званого обеда у Александра Александровича Комарова. Здесь и встретил Тургенев гостя из Франции, ученого и литератора Луи Виардо.

Сам Виардо не был знаменитостью. Но он прибыл в Петербург вместе с женой, прославленной на европейских оперных сценах певицей Полиной Виардо.

Иван Сергеевич Тургенев всегда увлекался театром, музыкальным тоже. Встреча с господином Виардо показалась ему счастливой возможностью для знакомства с примадонной, которая чаровала петербургских меломанов.

Конечно, молодой петербуржец, оказавшийся знатоком европейского искусства и обаятельным собеседником, произвел на господина Виардо наилучшее впечатление. Ему и в голову не могло прийти, что этот молодой человек, принадлежавший к избранному обществу, с великим трудом, по недостатку денег, приобретает билеты на гастроли Полины Виардо в самых верхних ярусах. Тургенев удостоился приглашения к супругам Виардо.

Знаменитая артистка с привычной любезностью, но рассеянно взглянула на представленного ей русского порта. Господин Виардо дал лестную о нем справку: гость печатает стихи в журналах и является автором поэмы «Параша», пользующейся успехом.

– «Параша»? – переспросила госпожа Виардо, с трудом повторяя незнакомое слово, которое ничего не могло ей объяснить.

Нельзя сказать, чтобы мадам Виардо была красавицей. Вовсе нет, хотя у нее были прекрасные, полные жизни глаза. Прославленная певица не проявила никакого интереса к новому знакомцу. Он же только теперь понял: вовсе не обязательно иметь чарующую внешность, чтобы покорить душу.

Иван Сергеевич шел на эту встречу, уверенный в себе. Кто, как не он, сможет привлечь внимание знатной гостьи рассказами о Петербурге и петербуржцах? И вдруг – смешался. Он, пожалуй, даже оробел, как робеют в присутствии женщин желторотые птенцы.

Только придя домой, схватился за голову: как поправить непоправимое? И знал твердо: без новой встречи не сможет жить.

Конечно, он рассказывал о своем посещении мадам Виардо несколько иначе, чем это происходило на самом деле. Выходило так, что мадам Виардо ни за что не хотела его отпустить до тех пор, пока не настало время ехать на какой-то бал. «О, приезжайте, непременно приезжайте к нам!» – будто бы говорила, прощаясь, эта необыкновенная женщина, крепко пожимая руку новому знакомцу. Может быть, и сам Иван Сергеевич этому верил.

– Итальянобесие, сударь вы мой, – перебивал его Белинский, – не принадлежит к числу главных ваших добродетелей. – Тургенев успел изрядно наскучить ему своими музыкальными восторгами. Словно подменили этого умнейшего собеседника.

Виссарион Григорьевич проявлял к итальянобесию, которым заболел Тургенев, непостижимое равнодушие. Тургенев взывал к его жене, к свояченице. Но, должно быть, никто не мог понять, что во всей музыке, созданной человечеством, есть сладчайшие звуки, и звуки те воплощаются в одном имени: Полина Виардо!

Марья Васильевна и ее сестра были терпеливыми слушательницами и не перебивали гостя.

Чаще же всего, когда у Белинского бывали посетители, дамы оставались у себя.

– Ты помнишь, Мари, – начинала Аграфена, – как пепиньерка Колокольцева – да, точно, это была она! – объелась безе? Она съела десять пирожных в один присест!