Ришард Болеславский - Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

Один из уланов заерзал и выругался.

– Лежи тихо, пся крев, а то скатишься вниз, – прошептал лежащий рядом с ним улан.

Мы продолжали наблюдать. Мужчина катался по земле с двумя женщинами, которые, обхватив его за шею руками, судорожно дергали ногами в воздухе.

Рядом с костром танцевала невысокая толстая девушка в короткой белой рубашке, надетой на голое тело. Время от времени она, смеясь, задирала рубашку. Стоявшие и лежавшие вокруг мужчины радостным гоготом поддерживали танцорку, передавая по кругу огромную бутыль с самогоном.

Чуть в отдалении две девушки, одна с палкой в руке, а другая с саблей, стоя спина к спине, отбивались от мужчин, пытавшихся схватить их жадными руками. Девушкам удалось вырваться, и они поползли вверх по склону, прямо к нам.

– Господи! Господи! Помоги нам убежать! – кричали девушки, отчаянно карабкаясь по склону.

Уланы были уже готовы схватиться за винтовки, но мне пришлось осадить их, ведь я обязан был думать обо всех наших людях.

Мужчины догнали девушек и подтащили их к костру, а мы молча продолжали наблюдать за происходящим. Мы не знали, выставили они часовых или нет, патрулируют ли в округе дозоры и сколько их в целом.

Очевидно, что эти люди внизу, на дне оврага, стосковались во время войны по развлечениям, женщинам, богатству. Теперь они, нимало не смущаясь, мародерствовали, грабили и измывались над своей многострадальной страной, над любым ее жителем, который владел тем, что им хотелось бы иметь в своей собственности. Словно хитрые лисы, они захватывали, угоняли и покупали женщин и утаскивали в свое логово. В темноте холодной ночи, в голом лесу, под черным небом с яркими звездами совершался акт массового насилия.

Мы не могли оторваться от происходящего – картины почти нереальной, ощущая дрожь в каждой клеточке тела. Мы словно наблюдали сцены в аду, и этот ад завораживал и притягивал нас. Несколько уланов отползли от края, и я слышал зубовный скрежет и видел горящие от возбуждения глаза. Глаза голодных мужчин. Спустя несколько минут они опять подползли к краю. Мы не разговаривали: слова были ни к чему. Мы все думали об одном. Мы тоже изголодались по женщинам. И если бы одному из нас пришло в голову напасть на банду, то я не уверен, что мы не заняли бы места мужчин в овраге. Думаю, мы бы продолжили представление.

В два часа ночи победили омерзение и усталость. Мы решили, что стоит найти другой обходной путь, даже если придется сделать крюк в несколько лишних километров. Мы молча добрались до лошадей и поскакали в лагерь. Стоило мне закрыть глаза, как передо мной появлялось белое женское тело, соблазнительное и недосягаемое.

В пять утра мы прибыли в лагерь и доложили обстановку. Полк снялся с места и двинулся на запад. Вскоре мы подошли к броду, переправились через реку и вошли в лес.

Глава 27

А ЧТО ПОТОМ?

Спустя несколько дней мы подошли к старинной усадьбе. В английском парке располагался великолепный особняк с высокими колоннами под зеленой крышей, подвергшийся значительным разрушениям. С вершины холма особняк смотрел черными глазницами выбитых окон на сгрудившиеся внизу крестьянские избы ближайшей деревеньки, расположенной поблизости на берегу реки.

Озираясь по сторонам, мы вошли в дом. Все, что можно было сломать, было сломано: мебель разрублена на части, картины проткнуты штыками, раскурочен инкрустированный паркет, изрешечены пулями стены и двери, висящие на петлях, на полу и стенах непристойные надписи.

По комнатам были раскиданы безделушки, придающие любому человеческому жилью особую индивидуальность. Повсюду валялась битая посуда. На полу груды книг, писем, бумаг, счетов, фотографий. Из любопытства я поднял письмо; оно начиналось с банального обращения: «Дорогая мама…» Висевшие в углу иконы явно использовались в качестве мишеней: на них были следы от пуль. В двух комнатах мы обнаружили пятна крови.

Но ни одной живой души, ни в доме, ни в саду. Одинокая, разрушенная усадьба, как дерево в поле, пораженное молнией. Мы решили провести здесь день. Место выглядело безопасным, все подходы к дому хорошо просматривались. Мы отвели лошадей на задний двор, где имелся довольно вместительный сарай, в котором мы нашли значительный запас сена. Некоторые из нас тут же легли спать. Кто-то бродил по комнатам, гадая, что же здесь произошло. Нашлись и такие, кто стал приводить себя в порядок: мыться, бриться, чистить одежду. Впервые за долгое время мы отдыхали в доме, а не в лесу или на берегу реки.

Я прошел через небольшую закрытую галерею в пристройку и оказался в просторной домашней часовне. Здесь было очень тихо. При моем появлении несколько голубей поднялись с подоконника и вылетели через разбитые окна. Византийская мозаика. Позолоченные врата перед деревянным резным алтарем Старинные керосиновые лампы. Иконы. Я огляделся. Слева от меня, в нише располагался фамильный склеп, куда вели десять ступеней. От часовни нишу отделяла изящная бронзовая перегородка. Сейчас куски этой перегородки валялись на разбитом мозаичном полу часовни. Я спустился в склеп, в котором стояли шесть гробов разных размеров. Крышки валялись рядом с изуродованными гробами, над которыми изрядно потрудились топоры.

Маленький детский гробик был пуст. В одном из гробов лежали останки человека в истлевшей парадной форме. На полу валялся череп с длинными черными волосами и высохшая рука, отрубленная топором, который валялся рядом. Вероятно, кто-то таким способом снимал с руки браслеты.

Через витражное стекло на крыше проникали солнечные лучи, разбрасывая яркие, словно бабочки, пятна по стенам и полу. В часовне, несмотря на открытые окна, пахло плесенью. Помню, я тогда подумал: «Ничто уже не может оскорбить их. Их больше нет, и они никогда не узнают о том, что здесь произошло».

Я вышел из часовни и во дворе встретил доктора Края, спускавшегося по черной лестнице. Он выглядел расстроенным.

– Слушай. Мне кажется, я что-то нашел, но не знаю, как поступить. Пойдем со мной.

Он провел меня комнатами и коридорами к винтовой деревянной лестнице. На лестнице были отчетливо видны чьи-то следы и капли крови.

– Что это? – спросил я.

– Сейчас увидишь, – буркнул доктор.

Мы поднялись по ступенькам и остановились перед приоткрытой дверью. Первым вошел доктор, я следом за ним. Мы очутились на чердаке. Повсюду лежал толстый слой пыли. В углу ворковали голуби. На чердаке было довольно тепло, но сумрачно: свет проникал через единственное маленькое окошко. Однако доктор, похоже, знал, куда идет. Он пробирался между предметами мебели, старинными сундуками и саквояжами, цветочными горшками и разными старыми вещами в дальний угол, где, оказывается, было еще одно окошко, которое я не заметил. В этом не было ничего странного, поскольку перед окном были сложены двери.