Владимир Шморгун - Красный сокол

Солдат растерянно поднялся:

— Не знаю, товарищ подполковник.

— Федоров, — протянул руку Иван Евграфович, напоминая о себе.

— Не имею чести… А-а вспомнил, — заискрились глаза солдата. — Рапиры, дуэль… Только… это самое… Везде одно и то же: бордель и хамство правят бал, — погасли затеплившиеся зрачки солдата, потерявшего веру в объективность правосудия.

— Не понял. Почему здесь? В такой униформе? — попытался с ходу докопаться до истины владелец суррогатного носа.

— Вам не понять, товарищ подполковник. Вы, судя по звездочкам, под трибунал не попадали.

— О! Иван Евграфович! Что с вами? Кто это вам блямбу пристроил? — вошел в прихожую, разминая папиросу, начальник «СМЕРШа». — А с вами, голубчик, я даже не знаю, как быть? — обратился начальник к подтянувшемуся солдату без ремня. — Опоздали. Спецотряд штрафников у нас расформирован. Будем созваниваться с вышестоящими инстанциями. А пока самое подходящее место для вас — губа. Это что, ваш приятель? — повернул начальник свое одутловатое лицо снова к Ивану Евграфовичу.

— Можно и так сказать. По летной школе в Луганске, — счел нужным уточнить статус-кво «приятеля» бывший инструктор авиаучилища. — Разрешите мне, пока суть да дело, покормить старого друга в столовой, Зиновий Самойлович, — навеличил своего приятеля подполковник для большей убедительности прошения.

— Только вместе с конвоиром, — погрозил тот пальцем.

Они уселись в уголке опустевшей столовой. Завидев знакомого офицера, официантка шепнула соседке, и та позвала шеф-повара. Усатый дядя уставился на незарегистрированных едоков.

— Двоих можете покормить? Хотя бы остатками, — напористо добавил Иван Евграфович, отметив испытывающий взгляд повара, скачущий с одного клиента на другого.

Официантка принесла две тарелки супа с пшенкой и горку черствого хлеба. Выверенным взглядом поставила одну тарелку перед грустным солдатом без ремня, а другую — на середину стола, не затрудняя себя проблемой: кому она достанется. Заказчик еды подвинул тарелку сержанту с красной окантовкой петлиц на шинели: — Давай, за компанию.

— Нет, нет, товарищ подполковник. Я обедал. Да и не положено на часах. Извините, — заерзал часовой на табуретке.

— Тогда кыш отсюда подальше, — махнул рукой на дверь построжавший командир.

Сержант послушно примостился на скамейке у выхода.

— Придется тебе поднатужиться и за своего «друга», — передвинул вторую тарелку неуставной благодетель ближе к первой.

— Это ваш «дружок». Мой давно в Тихвине. А то ина Ладоге, — отчужденно заметил арестант.

— Шут с ним. Рассказывай, где пропадал после Луганска? Как дошел до такой жизни? — дотронулся Иван до серой вытертой шинельки. — Авось, помогу.

— Да зачем это вам? Вы ж не прокурор, чтоб изменить приговор трибунала Балтфлота, — потупился солдат, расстегнув воротник.

«В самом деле, какой у меня резон навязываться солдату в друзья? — подумал полковник. — Я сейчас никто. Слушатель каких-то курсов. Конкретно ничем не могу ему помочь. А Костыль, — вспомнил он прозвище когда — то отчисленного курсанта из-за дурацкого поединка с Тарасовым, — похоже, был не простым летчиком. Хорошо бы копнуться в его деле».

Принесли второе блюдо — плов без единого кусочка мяса, но жирный, пахнущий проржавевшим салом.

— Ты ешь, не спеши, — поднялся из-за стола чем-то обеспокоенный офицер с приклеенным носом. — Я сбегаю к одному начальнику, — И стремительно, как всегда, не вышел, а вылетел из столовой, из общего зала армейской едальни.

Начальник особого отдела отдавал последнее указание адъютанту, когда Иван Евграфович вошел к нему в кабинет.

— У вас что-то стряслось? — участливо спросил генерал, собираясь уходить.

— Могу я ознакомиться с делом Костылева? — соблюдая воинскую субординацию, вытянулся в струнку подполковник.

— Смотря для какой цели. Дела как такового нет. Приговор да сопроводиловка. Вам зачем? — застегивая полушубок, поинтересовался старый служитель правосудия.

— Да помочь хочется товарищу. Он же летчик. Как пройти мимо?

— Бросай привычку совать нос, куда не следует. Как тебя, анархиста, в партию приняли? Дисциплина в твоем хозяйстве вызывает тревогу… Твой приятель поднял руку на генерала. Слава Героя вскружила ему голову. Если бы не майор…

— И все же, из-за чего сыр-бор загорелся? Не может Герой, как вы говорите, так просто поднять руку.

— По пьянке — может, — безоговорочно заключил генерал. — Это на поверхности. А как там на самом деле было — в приговоре не расписано, — уже в дверях развел руками бывалый законник.

В столовой сержант и подошедший к нему лейтенант военной жандармерии тихо переговаривались между собой, изредка бросая взгляд на допивающего компот объект наблюдения. Они молча уставились на озабоченное лицо знакомого в недавнем прошлом помощника командарма.

— Куда его? — кивнул головой подполковник в сторону одинокого арестанта.

— На губу в шестой авиакорпус, — сухо, но благожелательным тоном сообщил лейтенант.

— Скажите командиру корпуса… Впрочем, я сам позвоню, — недоговорил что-то подполковник, направляясь к солдату, прикончившему две порции армейского обеда.

— Подзаправился? Как звать-то? — открыто всматриваясь в довольные, чуть смутившиеся глаза арестанта, спросил летчик.

— Георгий. Спасибо за обед, — подобрался солдат без подхалимского заискивания.

— Главное — не теряй выдержку. Все образуется. Со мной такое было, — признался подполковник, протягивая руку на прощание. — Желаю удачи. Мы еще встретимся, — поставил точку на встрече бывший командир штрафников воздушного флота.

Раскрыв планшет, подполковник вырвал из блокнота листок, тут же, на коленке, не замечая стола, черкнул несколько слов и вручил записку подступившему к нему лейтенанту:

— Передайте командиру корпуса. Можете добавить, мол, комдив Федоров, просил придержать кадру, — при этом подполковник как бы постучал карандашом в грудь арестанта, — до моего возвращения с курсов. Но пассаран, — по-своему откланялся, так сказать, приоритетный нос, бросающийся в глаза своей наклейкой.

Теория истребительной тактики и планирование воздушных сражений на основе марксизма-ленинизиа слабо укладывалась в голову новоиспеченному комдиву, все еще находящемуся под впечатлением, связанным с отрядом штрафников и организацией поединков с немецкими асами. Мечты о создании на базе этих подразделений «дикой дивизии», наводящей страх и ужас на врага где только она появится, разумеется, по указанию Верховного Главнокомандующего, рухнули по возвращении с курсов, аки турусы на колесах в начале войны — дутые авиадивизии в приграничной полосе без пилотов и горючего. Он получил горе-дивизию, преобразованную на бумаге из бригады, общипанной со всех сторон всевозможными «покупателями товара» в связи с поворотными событиями на юге. Поэтому все мысли и чувства его по прибытии сосредоточились на формировании кадровой элиты дивизии, от которой он практически оторвался на курсах. Учеба закончилась, когда дивизия уже была сформирована из молодняка, выпущенного летными училищами, которому недоставало умения владеть самолетом в бою, не говоря уже об опыте.