Саймон Монтефиоре - Красный монарх: Сталин и война

Рузвельт с улыбкой предложил компромисс – расстрелять только 49 тысяч человек. На банкете присутствовал и Элиот Рузвельт, недалекий сын американского президента. В этот момент он вскочил на ноги и пьяно пошутил, заметив, что не понимает, о чем спор.

– Все равно бы эти пятьдесят тысяч человек погибли в сражениях! – заявил он.

– За ваше здоровье, Элиот! – Сталин поднял бокал и чокнулся с американцем.

Черчиллю реплика Рузвельта-младшего не понравилась.

– Вы что, хотите испортить отношения между союзниками?.. – рассердился он. – Да как вы смеете?

Британский премьер встал и направился к выходу. У самой двери его кто-то остановил. Он почувствовал на плече чью-то руку. Это был Сталин. Рядом с ним стоял Вячеслав Молотов. Оба широко улыбались. Русские сказали, что это только шутка, и попросили не обижаться. «Сталин мог быть очень обаятельным, когда хотел», – написал Черчилль в мемуарах.

Пренебрежительное отношение к Уинстону Черчиллю было не только невежливо, но и вредило общему делу. Сталин снял напряжение, решив немного помучить своего комиссара по иностранным делам.

– Иди сюда, Молотов, – позвал он. – Расскажи нам о своем пакте с Гитлером.

В конце конференции премьер-министр Черчилль отметил свой шестьдесят девятый день рождения. Праздничный ужин прошел в столовой британского посольства. Стены комнаты украшала мозаика из маленьких кусочков стекла. Окна закрывали плотные шторы ярко-красного цвета. Столовая, как писал Алан Брук в дневнике, напоминала древнеперсидский храм. На официантах-иранцах были красно-синие ливреи и белые перчатки, такие большие, что кончики пальцев болтались. Двери охраняли не менее экзотические сикхи в тюрбанах.

Лаврентий Берия, присутствовавший на дне рождения британского премьера инкогнито, настоял на том, чтобы его люди обыскали посольство. Как только Лаврентий Павлович закончил и дал добро, появился Сталин. Когда кто-то из обслуги попытался взять у него шинель, возник переполох. Телохранитель-грузин выхватил пистолет и едва не застрелил бедного иранца. Порядок был скоро восстановлен. На главном столе стоял торт с шестьюдесятью девятью свечами. Сталин произнес тост:

– За моего друга Черчилля, если можно считать мистера Черчилля моим другом.

Затем он подошел к англичанину, слегка обнял его за плечи и чокнулся с ним. Черчилль ответил:

– За Великого Сталина!

На шутку Черчилля, сказавшего, что Британия слегка порозовела, вождь ответил с юмором:

– Это признак хорошего здоровья!

В самый разгар торжества шеф-повар британского посольства вкатил на тележке фантастическое произведение кулинарного искусства. По иронии судьбы это творение представляло для жизни Верховного главнокомандующего куда большую угрозу, нежели все немецкие агенты во всех уголках Персии. Площадь двух высоких пирамид из мороженого составляла один квадратный фут, а в высоту они были четыре дюйма. Внутри горела какая-то лампочка. Из самого центра поднималась трубка двадцатипятисантиметровой высоты, на которой стояла тарелка. На ней находилось огромное мороженое, покрытое сахарной глазурью.

Когда этот шедевр кулинарного искусства оказался рядом со Сталиным, Брук заметил, что лампы постепенно растопляют лед. Мороженое теперь больше напоминало Пизанскую башню. Неожиданно оно наклонилось еще сильнее. Начальник британского Генштаба громко предупредил соседей об опасности.

С грохотом снежной лавины великолепное творение полетело на пол. Официант-перс в последнюю секунду отскочил в сторону. Главный удар пришелся на переводчика Павлова, который в тот вечер надел новый мундир дипломата. Он был в мороженом с головы до ног, но, несмотря на это, не покинул пост. Брук пошутил в мемуарах, что только смерть могла бы заставить его перестать переводить для вождя. Сталину повезло. На него не попало ни капельки мороженого.

Завершающее заседание конференции состоялось на следующий день. Рузвельт во время разговора наедине объяснил Сталину, что, поскольку в Америке надвигаются президентские выборы, он не может обсуждать вопрос о Польше. На последнем пленарном заседании Сталин и Черчилль рассматривали польские границы на карте, вырванной из лондонской «Таймс».

2 декабря Иосиф Сталин, удовлетворенный обещанием западных союзников начать операцию «Оверлорд» будущей весной, вылетел из Тегерана. На аэродроме в Баку он с облегчением снял маршальскую форму и переоделся во френч, шинель, фуражку и сапоги. Поезд шел мимо Сталинграда. Это было единственное после Сталинградской битвы посещение вождем города, который сыграл решающую роль в его жизни. Он побывал в штабе Паулюса. Лимузин Сталина мчался по узким улицам, заваленным горами немецкого оружия, и столкнулся с машиной, за рулем которой сидела женщина. Она едва не лишилась чувств, когда увидела, кто попал в аварию, и начала плакать.

Сталин вышел из автомобиля и успокоил ее:

– Не плачьте. Это не ваша вина, вините войну.

После Сталинграда он без остановок вернулся в Москву.

Сталинград, Курск и Тегеран восстановили фанатичную веру Сталина в свое величие. «Когда стало ясно, что победа будет на нашей стороне, Сталин начал гордиться и капризничать», – написал Микоян. В Кунцеве возобновились долгие пьяные ужины. Сталин опять стал пить и играть роль организатора оргий.

Но в огромном море информации, которую вождь получал от Берии, всегда было много такой, что вызывала у него беспокойство и тревогу. В 1943 году Лаврентий Павлович арестовал на освобожденной территории 931 544 человека. 250 тысяч москвичей посетили церковные службы на Пасху.

Из распечаток телефонных разговоров и донесений осведомителей Сталин узнал немало неожиданного. Так, например, Эйзенштейн решил сократить вторую часть картины «Иван Грозный». Оказывается, убийства по приказу царя напоминали ему ежовский террор.

Сталину было ясно: Советскому Союзу угрожали новые враги. В стране свирепствовал голод. Среди народов на Кавказе зрела измена, на Украине против советских войск начали воевать националисты. Не все спокойно было и в фундаменте, на котором стоял СССР. У русских входил в моду опасный либерализм. Все эти проблемы вождь собирался решить испытанным большевистским способом – террором и репрессиями.

Берия и Хрущев открыли новый фронт на Украине. В этой республике против советских войск сражались сразу три национальные армии.

В феврале 1944 года Лаврентий Павлович Берия предложил депортировать два мусульманских кавказских народа. Среди чеченцев и ингушей на самом деле были случаи предательства, но большинство горцев оставались верными советской власти. Тем не менее Верховный и ГКО согласились с предложением главного чекиста.