Марк Твен - Автобиография

Ни один из выпускников университета Таскиги не находится в психиатрической больнице. Врагами Юга не становятся получившие образование негры, ими делаются негры необразованные. Запрос на выпускников университета выше, чем Таскиги может удовлетворить».

«Поддержание целостности рас, которое, при одобрении обеих рас, сформировало основу цивилизации Юга, открыло возможности негритянским адвокатам, врачам-неграм и деятелям в каждой профессии и отрасли промышленности, и негры извлекают из этого максимальную выгоду».

Затем мистер Чоут обратился к Марку Твену: «Если бы мне предстояло представить следующего оратора как Сэмюэла Л. Клеменса, некоторые бы спросили: «Кто это такой?» – но я представляю его как Марка Твена…»

Он не смог продолжать дальше. Аплодисменты не стихали на протяжении трех минут.

«Я слышал, как он выступал на обеде по поводу своего семидесятилетия, – продолжал мистер Чоут, – и суть его речи сводилась к тому, что он никогда в жизни не занимался никакой работой. Он сказал, что никогда не работал над чем-либо, что ему не нравилось, поэтому это нельзя считать работой. Он сказал, что, когда ему предстояла интересная работа, он весь день лежал в постели. И сегодня, как я понимаю, он тоже весь день пролежал в постели».

Когда Марк Твен взошел на сцену, он сказал следующее.

«Мои привычки, о которых вам сообщил мистер Чоут, это те самые привычки, которые поддерживают во мне молодость вплоть до семидесяти лет. Я сегодня весь день лежал в постели, надеюсь пролежать в постели весь завтрашний день и буду продолжать по целым дням лежать в постели на протяжении всего года. Нет ничего столь же освежающего (живительного), ничто так не успокаивает и ничто так не подходит человеку для той работы, которую он называет удовольствием. Мистер Чоут не сделал мне никаких комплиментов. Это не потому, что ему не хотелось, – просто он не смог придумать ни одного.

Я пришел сюда в качестве облеченного ответственностью полицейского – проследить за мистером Чоутом. Сегодняшнее событие имеет важное и серьезное значение, и мне показалось необходимым присутствовать, с тем чтобы, если он попытается сделать какие-либо заявления, требующие корректуры, редактуры, опровержения или разоблачения, здесь оказался испытанный друг общественности, дабы оградить от них зрителей. Но со всей откровенностью и благодарностью я могу сказать, что ничего подобного не случилось. Он не сделал ни одного заявления, правдивость которого не согласовывалась бы с моим собственным стандартом. Я никогда не видел, чтобы человек так исправился.

Это не вызывает у меня зависти. Это вызывает во мне одну только благодарность. Благодарность и гордость: гордость за страну, которая способна породить таких людей – двух таких людей. И в одном и том же веке. Мы не можем пребывать с вами постоянно, мы уходим – уходим в мир иной, скоро нас здесь не будет, и тогда… что ж, все будет вынуждено прекратиться, я полагаю. Это грустная мысль. Но духом я останусь здесь, с вами. Чоут тоже – если сможет».

«Поскольку нечего объяснять, нечего опровергать, не за что извиняться, мне ничего не остается, как возобновить свое ремесло, коим является учительство. В университете Таскиги студентов досконально знакомят с основами христианской морали, им внушают неопровержимую истину, что это наивысшая и наилучшая из всех систем морали, что величие нашего народа, его сила и репутация среди других народов является продуктом этой системы, это та основа, на которой зиждется американский характер; все, что есть достойного похвалы, все, что есть ценного в личном характере американца, является цветами и плодами этого семени.

Они учат его, что это справедливо в любом случае – исповедует ли человек христианство или является неверующим, – ибо у нас нет ничего, кроме христианского морального кодекса, и каждый человек испытывает его мощное формирующее влияние и господство начиная с колыбели и до могилы, он вдыхает его вместе с воздухом, он в его плоти и крови, он – во всех тканях и фибрах его умственного и духовного наследия, и потому неискореним. И поэтому каждый урожденный американец из восьмидесяти миллионов, будь он верующим или нет, неоспоримо является христианином уже потому, что его моральное устройство является христианским».

«Все это правда, и ни один студент не выйдет из стен университета Таскиги несведущим в этом отношении. Тогда чего же будет недоставать в его голове? Что еще мне надо вложить ему в голову, чего, возможно, он не усвоит там или усвоит в недостаточно выраженной форме? Почему существует этот огромный, этот важный факт, что имеются два отдельных и различающихся вида христианской морали, настолько отдельных, настолько различных, настолько не связанных между собой, что они являются не более родственными друг другу, чем архангелы и политики? Один вид – это частная христианская мораль, другой – христианская мораль общественная.

Преданное соблюдение частной христианской морали сделало нашу нацию тем, что она есть. Это люди чистые и прямодушные в своей частной домашней жизни, люди честные и достойные уважения в своей коммерческой жизни. Ни одна чужеземная нация не может заявить своего превосходства над нашей в этих отношениях, никакая критика, иностранная или внутренняя, не может подвергнуть сомнению вескость этой истины. В течение трехсот шестидесяти трех дней в году американский гражданин верен своей частной христианской морали и поддерживает незапятнанным характер нации в его лучших и высших проявлениях. Затем, в оставшиеся два дня, он оставляет частную христианскую мораль дома и несет публичную христианскую мораль в налоговую инспекцию и на избирательный участок и делает все, что в его силах, дабы погубить и свести на нет целый год своей честности и праведности».

«Не краснея, проголосует он за нечестного босса, если босс является его партийным Моисеем, и без угрызений совести проголосует против лучшего на земле человека, если тот из другой партии. Каждый год во множестве городов и штатов он помогает посадить на должность коррумпированных людей, каждый год способствует все более широкому распространению коррупции, год за годом он способствует постепенному загниванию политической жизни в стране, тогда как если бы он отбросил в сторону свою публичную христианскую мораль и стал на избирательных участках следовать своей частной христианской морали, он мог бы быстро оздоровить государственную службу и сделать исполнение государственной должности высоким и почетным знаком отличия, тем занятием, которого добивались бы самые лучшие мужи, каких только страна может предоставить. Но сейчас… что ж, сейчас он созерцает свою антипатриотическую работу, скорбит и винит всякого, кроме истинного виновника – самого себя».