Генрих Шумахер - Любовь и жизнь леди Гамильтон

Ах… ах… Она ведь сказала как раз то, чего нельзя было говорить…

— Я ведь знала, Чарльз, я… я не умею… лгать…

Вся комната зашаталась. В ушах — шум водопада. Что-то ее ударило…

И наступила темнота… тишина…

У нее была лихорадка с очень высокой температурой — говорили врачи. Ей был вреден лондонский туман. Кроме того, со времени рождения ребенка у нее, очевидно, было что-то не в порядке с нервами — она так легко приходила в сильное возбуждение. И была так подозрительна.

Гревилл был согласен с врачами. И шел еще дальше. Он пытался вывести все из тех трудностей, которые ей пришлось пережить еще в молодости.

Насилие сэра Джона растоптало все, что было в ней доброго и доверчивого. С тех пор в ее сердце угнездилось недоверие — яд, который, постепенно распространяясь, проник в кровь и в конце концов подчинил себе все ее существо. Может быть, первый росток этого угнездился еще раньше, в те дни, когда Эмму унизили и высмеяли в школе миссис Баркер.

Все это время она была больна. Все, что происходило, она видела в зыбком тумане своей отравленной фантазии. А иначе как бы она могла так превратно истолковать действия Гревилла?

Когда он отослал ее в Хадн, он сделал это только для того, чтобы вырвать ее из порочного окружения доктора Грэхема и сэра Гарри. Он переехал с ней в Эдгвар Роу, чтобы отучить ее от нездоровой роскоши. Он настоял на ее занятиях науками, чтобы придать ее жизни более высокое духовное содержание в противовес ее склонности к чувственному началу. Он изменил ее имя, чтобы уберечь ее от борьбы с предрассудками света и даже внешне отделить ее от ее прежней жизни.

И надо ли удивляться, что он так рассердился? Ведь она так мало понимала его, когда она раздразнила его ревность своим обращением с Томом! А эта ревность — разве не была она доказательством его любви к ней, которая не хотела мириться с искаженным образом любимой. Она же ложно истолковала все это. Увидела в этом злую волю, эгоизм и желание властвовать над нею. Но этот кризис оказался благотворным, он очистил ее от всей болезненной накипи. Теперь она выздоровела и может рассуждать здраво и спокойно. Сознает она теперь, что была несправедлива к нему? Тогда с прошлым покончено, оно никогда больше не возникнет между ними. Правда, теперь родственники и друзья знают, кем она была. Но он доказал им, что не Эмма была повинна в этом. А они тонкие, справедливые люди, которые никогда ни в чем не упрекнут Эмму. Она и Гревилл могут начать новую жизнь рука об руку. Поддерживая друг друга, тихо и радостно работая, помогая друг другу добиваться в жизни успеха. И они были бы вместе счастливы. Она только должна доверять ему. Доверять, как доверяла она своим врачам.

Так говорил Гревилл Эмме в последний день мая. С того злосчастного двадцать шестого апреля она впервые смогла выйти из своей комнаты. Они сидели в саду друг против друга, под яблоней, простершей над ними розовое сияние своих ветвей. Майским цветением были мягко осенены деревья, кусты, живая изгородь. Как белые бабочки, парили в неподвижном воздухе цветочные лепестки. Над зелеными лугами и коричневыми пашнями неслось ликующее пение невидимых жаворонков. Над пашней поднимался пар и доносилось пряное дыхание обновленной земли. Тепло светило ясное солнце. В голосе любимого слышалась нежность. Жизнь была прекрасна.

На столике перед ней лежали кисти его рук. Изящные, с тонкими пальцами, руки высшей расы. Она осторожно подняла их, повернула, поцеловала, вложила в них свою голову, свое сердце, всю свою уставшую от борьбы жизнь.

Доверять?

Разве он не был целителем ее души?

Глава двадцать седьмая

Жизнь Эммы текла теперь спокойно по определенным рельсам, проложенным для нее Гревиллом. Он был добр и внимателен к ней, она никогда теперь не слыхала от него резких слов, оскорблявших прежде ее гордость. Прежде чем высказать какое-то желание или предложить что-нибудь новое, он всегда деликатно справлялся, как она себя чувствует, и осторожно подготавливал ее, так что, когда он обращался к ней с просьбой, она уже воспринимала его волю как свою собственную. Он теперь уже не приказывал, а уговаривал или подводил ее к принятию решения. Раньше такие дипломатические приемы будили в ней подозрение. Но теперь она лучше знала своего возлюбленного. Он стал осторожным, хитрым, так как любил ее.

И только по одному поводу бывали еще иногда маленькие споры. Когда в Эдгвар Роу забредали нищие. Тогда Эмма вспоминала о матери, о том, как после смерти отца та просила кусок хлеба у жестокосердных крестьян, чтобы накормить себя и Эмму. Она вспоминала, как сама бродила по улицам Лондона. И давала милостыню щедрой рукой.

Но Гревилл не одобрял ее щедрости. Нужно быть экономной, считать каждый пенни, никто не знает, что ожидает нас завтра. И Эмма прощала ему это равнодушие к бедным. Оно было не истинным отражением его души, а только следствием его заботы о будущем.

Из Неаполя приходили дурные известия, Письма сэра Уильяма сообщали об усилении болезни его супруги. Если леди Гамильтон умрет… Сэр Уильям любил женщин. Несмотря на свои пятьдесят два года, он был крепким и жизнерадостным человеком. Не станет ли он подумывать о втором браке? Что если в новом браке пойдут дети?.. Тогда придется отказаться от надежды, что сэр Уильям когда-нибудь заплатит его долги. И от видов на наследство в будущем. А ведь только это сдерживало до сих пор заимодавцев Гревилла.

Крайне озабочен был Гревилл и политикой: появились признаки грядущих изменений в правительстве. В случае, если покровитель Гревилла, лорд Норт, останется на своем месте, Гревилл несомненно пойдет в гору. Но в парламенте нарастало влияние оппозиции. Фокс и Шеридан, вожди либеральных вигов, готовились, кажется, к серьезному наступлению против правительства. Если падет лорд Норт и премьер-министром станет Фокс, дни состоящих на государственной службе тори сочтены. И Гревилла тоже вовлекут в эти политические страсти. Члены семейств тори не могут продолжать службу в правление вигов. Если их и не уволят, им следует добровольно подать в отставку. К этому обязывает традиция и характер.

В начале сентября из Неаполя пришло известие о смерти леди Гамильтон. Покойную следовало похоронить в фамильной усыпальнице в Пемброкшире, и сэр Уильям просил Гревилла подготовить все необходимое для траурного торжества. Сам сэр Уильям надеялся прибыть в Англию в середине месяца на военном корабле, который для перевозки покойной предоставил в его распоряжение король Георг. Поэтому у Гревилла было очень много дел в Лондоне, и Эмма часто была предоставлена себе. Что будет с ней, если она не понравится этому человеку, который, по словам Гревилла, судил беспристрастно и карал неподкупно.