Александр Алтунин - На службе Отечеству

Комбат прислал связного с приказом продолжать атаку на станцию. Связной сообщил, что наши части, атакующие вдоль Минского шоссе, отражают яростную контратаку фашистов, поддержанных танками. Значит, там сейчас решается успех наступления, и прорыв нашего и московских коммунистических батальонов к станции поможет главным силам.

Я возвратился во взвод лейтенанта Калинина и ожидал сигнала к новой атаке, когда послышались тревожные возгласы:

- Танки! Танки!

Невольно вздрагиваю, увидев, как из-за ближайших к станции домов медленно выползают уже знакомые приземистые фашистские танки. В разгар знойного июльского дня мне становится вдруг холодно. Однако острое беспокойство о том, как поведут себя бойцы, вытесняет из сердца притаившийся в нем страх. "Успел ли Охрименко доставить во взводы гранаты и бутылки с бензином? Только бы не вспыхнула паника!" Эти мысли заставляют меня тревожно всматриваться в боевые порядки взводов. Деловая суета бойцов - они стремительно рассредоточиваются в поисках надежных укрытий, углубляют окопы - постепенно успокаивает, хотя положение батальона становится отчаянным: поддерживающие нас орудия ведут огонь с закрытых позиций, и, естественно, им нужно время для уточнения данных. В этот момент в мой окоп, будто с неба, сваливается запыхавшийся Охрименко.

- Усе в порядке, товарищ командир! - хрипит он, протягивая мне две бутылки с бензином и связку гранат. - Двадцать склянок и восемь связок раздал по взводам. Пусть только сунутся, едят их мухи!

Гора свалилась с плеч: теперь нас голыми руками не возьмешь! С любовью смотрю на распаренное лицо старшины. Хочется обнять его, но я нарочито сердито говорю:

- Непорядок, Николай Федорович, с голодухи скоро ноги протянем! Когда обедом кормить будете?

Охрименко, воспринимавший все мои слова всерьез, без улыбки отвечает:

- Усе готово, товарищ командир. Суп хлопцы заховали близенько. Як ликвидуем танки, можно и поснедать.

А вокруг танков уже вскипают разрывы: видимо, артиллерийские наблюдатели корректируют огонь орудий. Машины идут зигзагами, что замедляет их ход. Однако расстояние, разделяющее нас, все-таки заметно сокращается. За танками мелькает пехота. Приказываю по цепи:

- Прицельным огнем отсечь пехоту от танков!

Треск винтовочных выстрелов и автоматных очередей усиливается. "Почему молчит станковый пулемет?" Смотрю на пулеметчиков, укрывшихся за стальным щитком "максима", и ничего не могу понять: над щитком то появляется, то исчезает голова, а пулемет по-прежнему не работает. Не выдержав, стремительно бросаюсь к пулемету и вижу: Улыбин лежит с окровавленной головой, а его помощник Стенин, грузный и медлительный тридцатилетний мужчина, засовывая в патронник длинный грязный палец, чертыхаясь, пытается толстым ногтем зацепить и извлечь из патронника оторвавшийся конец гильзы.

- Почему не извлекателем?! - кричу я, падая рядом и оттесняя растерявшегося пулеметчика.

- Нетути его, потеряли.

"Спокойно, спокойно", - твержу я себе, подавляя рвущийся из горла крик, и лихорадочно вспоминаю, как поступить. Вспомнил! С силой загоняю патрон в патронник и резким рывком отвожу назад замок. Облегченно вздыхаю: обломок гильзы накрепко засел на верхнем конце патрона. Протягиваю ленту и, дав пристрельную очередь, передаю рукоятки Степину. Тот, сплюнув погасшую самокрутку, сильными лапищами стискивает их и, бурча под нос: "Ну, мы счас им, гадюкам, покажем", нажимает на гашетку. Длинная пулеметная очередь заставляет вражескую пехоту залечь.

Переключаю внимание на танки. Их шесть. Три идут на позиции роты. Перебегаю в свой окоп. Калинин и Валежников прислали связных с донесением, что их бойцы готовы к встрече с танками. Встревожен отсутствием вестей из третьего взвода. Наконец возвращается запыхавшийся Сусик и докладывает:

- Политрук в третьем взводе. Там все в порядке.

Танки надвигаются. Мое внималие приковано к стрелковым ячейкам, в которых укрылся лейтенант Калинин со своими бойцами. Там синхронно курсу одного из танков перемещается какой-то черный предмет. Вспоминаю о сюрпризе, о котором мне докладывал Калинин. Один из его сержантов нашел немецкую противотанковую мину, обвязал ее сплетенным из телефонного кабеля тросом. Видимо, теперь сержант пытается подтащить мину точно под гусеницу танка... Чья-то огромная ладонь накрыла мою руку. Я услышал хриплый шепот Охрименко:

- Е-дя-ят его мухи! Куда он прет?!

Удивленно посмотрел в его сторону и увидел, что второй танк, резко изменив курс, идет на стрелковые ячейки, в которых укрылся пулеметчик Степин со своим новым помощником, совсем юным бойцом, фамилию которого я не запомнил.

- Эх, едят его мухи, - воскликнул Охрименко, пытаясь втиснуть свое грузное тело в узкую стрелковую ячейку, - сгинут пулеметчики со своей колонбиной в такой ямке!

Необходимо остановить танк прежде, чем он начнет утрамбовывать пулеметчиков и всех нас в землю. Связки гранат только у меня и у Сероштана. Хочу подать команду "Вперед!", а язык словно присох к гортани. Как трудно посылать в огонь человека, да еще такого, кто уже не раз спасал тебе жизнь! Неожиданно для себя с бутылкой в руке выпрыгиваю из окопа. Меня опережает Сероштан. Метров через пять-шесть он падает, потом снова бежит... И с разбегу прыгает в какой-то окопчик, рядом с которым вскипает вспаханная пулеметной очередью земля. Заметили!

Не в силах отвести взгляд от дорогого мне человека, перестал следить за полем боя. "Ах, Василь, Василь, - взволнованно шепчу про себя, - как тебе помочь?" А Степин короткими, точными очередями (словно и не на него надвигался танк) не давал пехотинцам продвигаться вперед. Видимо поняв, что из окопа не забросить тяжелую связку, Сероштан стремительно бросился наперерез танку. Вот он размахнулся, но рука повисла как плеть.

- От беда! - слышу полный отчаяния голос Охрименко. - Василю руку повредило! - И, схватив бутылку с бензином, старшина с неожиданным для его грузной фигуры проворством помчался к пулеметчикам.

В это время Сероштан, взяв связку в левую руку, в трех-четырех шагах от танка рывком сверху вниз кинул ее под гусеницу. Оглушительный взрыв отбросил его в сторону. Танк, ревя, как смертельно раненный зверь, закрутился на месте. Улучив момент, Охрименко снова вскочил и, сделав несколько грузных прыжков, забросил бутылку с бензином на моторный отсек... И упал лицом вниз. "Неужели погиб? - Заметив, что Охрименко ползет назад, облегченно вздохнул: - Жив курилка!" Не отрывая глаз от вспыхнувшего на броне яркого пламени, расстреливаю танкистов, выскакивающих из горящей машины. "Допрыгались!" А Степин, словно дятел на дуплистом дереве, продолжает выстукивать короткие очереди, будто исход поединка с танком его не волновал.