Станислав Лем - Черное и белое (сборник)

9

Итак, мы обозначили фальшь и ошибки самого разного рода в детективном романе – начиная с пренебрежительного отношения к физиологии и психологии и заканчивая изображением неправильной (невозможной) структуры событий. Мы дали также понять, на каких не заслуживающих уважения сторонах нашей натуры спекулирует этот вид литературы.

Список этих упреков можно было бы значительно расширить. Так, например, создатели «обычной» литературы давно уже отказались от божественного всеведения о своих персонажах; детективный же роман не намерен отступаться от этой привилегии, – и поэтому то, что он собой представляет, является абстрактным логическим скелетом в англо-европейском варианте или же бойней – в версии Нового Света. Авторское всеведение являет собой, конечно, неприкрытую узурпацию, поскольку отвергает то, что наиболее существенно в показе преступления: образ настоящего, действующего человека, непостижимость этого самого отчаянного из возможных поступков, всевозможные повороты и противоречия, значение противоречивых фактов – всю эту рассыпчатую «кашу» жизненных крупинок, которая свидетельствует, что любая реконструкция частична и увечна, а определение личности преступника представляет начало, а не конец литературного расследования. Лишь смыв с себя красную краску и сокрушив гипсовый корсет конвенции, этот роман мог бы выйти на пути настоящей литературы, в поисках аутентичной проблематики преступления, вины и наказания, – но кто из авторов «детективов» отважится это сделать, коль скоро чего-то совсем другого ожидают от него массы читателей?

Примечание от составителя (Язневича В.И.)

Эссе «О детективном романе» написано в 1960 г. и свидетельствует о том, что в начале своей деятельности как профессионального писателя Станислав Лем достаточно досконально изучил теорию детективного (криминального) произведения и позднее к этой теме уже не возвращался. Но изучил, скорее всего, именно для того, чтобы попытаться написать что-то свое, не выходящее за рамки и законы жанра, но при этом отличающееся от всего написанного другими. В результате получился роман «Расследование» («Śledztwo»), опубликованный в 1959 г., который, впрочем, не в полной мере удовлетворил писателя, поэтому впоследствии появился роман «Насморк» («Katar»), опубликованный в 1976 г. и имеющий много общего со своим предшественником.

Параллельно с «Расследованием» Станислав Лем работал и над другим детективным романом, который, к сожалению, остался незаконченным и сохранился в архиве писателя в папке с надписью «Очень неудачный детектив», при этом в отличие от остальных неудавшихся произведений его рукопись, к счастью, не была уничтожена писателем. Этот незаконченный «Неудавшийся детектив» был опубликован в Польше в первом посмертном Собрании сочинений Станислава Лема (Lem S. Sknocony kryminał. Dzieła, Tom XVI. – Warszawa: Agora SA, 2009, s. 4 – 127).

Чтобы хоть как-то представить, о чем этот роман, приведем перечень действующих лиц, составленный пиСатеЛЕМ:

«Принимают участие:

Пэт Роберт Кэвиш: главный герой, близкий коллега по профессии Филипа Марлоу;

Кирилл (ака Криспин) К. Mэйстерс: покойник, излучающий богатство;

Милфорд Крис Уошер: друг жертвы, у которого разорвалось сердце;

доктор Эдгар Джонстон: все дороги ведут в его клинику;

кладбище Паддельтропс: сюда ведут все дороги из клиники доктора Джонстона;

Амбер Памбер 19: злополучный адрес (лечебный стационар доктора Джонстона, затем автором был переведен на бульвар Плэсид);

Центральный банк (ака Централ Ипсилон Банк): трудно из него что-либо вытянуть;

Фонд Гопстопера: подозрительная фирма, что видно даже из названия;

Браунер: дежурный редактор;

Нэнси Прэнси: барменша, у который был слишком длинный язык;

миссис Кормик: яркое доказательство того, что нельзя выпить дважды один и тот же стакан;

Зузанна Уошер: не так бела, как ее рисуют;

Пимпардула: первый самолет вылетает туда в 7.30;

Сто восемнадцатое шоссе, 93-й мильный камень: будьте внимательны на поворотах;

Мирдифирди-авеню: место в Нью-Йорке, где можно перекусить;

мисс Пинглларс & Томми Пинглларс: яблоко от яблони не далеко падает;

Мэйфаир 617: абонентский ящик для контактов;

Уильям Фолкнер ака Ф.К. Хартли: наверняка убийца, но неизвестно кого;

Мамбер Драмбер: офис следственного отдела Нью-Йоркской полиции;

лейтенант Драммонд: бывший партнер Кэвиша, работающий в государственном секторе;

Хопс Клопс: здесь главный герой паркует запасной автомобиль;

Карел Аддамс: трагическая своими последствиями ошибка;

счетчик Гейгера, стетоскоп: стандартное оснащение каждого частного детектива».

III

Станислав Лем рецензирует

Рецензия на «Дневник и различные наблюдения» Т.А. Эдисона

В Нью-Йорке издана книга «Дневник и различные наблюдения»[121] Томаса Эдисона, который в определенной степени стал символом изобретателя-самоучки, собственным трудом и изобретательностью добившегося признания общества. В книге, которую я хочу обсудить, он пишет de omnibus rebus et quibusdam aliis[122]. При этом автор затрагивает темы музыки и ее будущего в Соединенных Штатах, кино, атомной энергии, радикализма (т. е. социализма), конференций по разоружению и ликвидации войн, критикует существующие методы воспитания, представляя проект собственных, занимается проблемами молодежи, философии, прогресса, влияния механизации жизни на общество, положения изобретателя в мире, и, наконец, экономическими (золотой стандарт), философскими и онтологическими проблемами, записывая собственные взгляды на суть жизни и смерти, контакт с духами и т. п.

Из всех этих статей – именно такую форму имеют заметки по вышеперечисленным темам – возникает фигура автора, возможно, более интересная для писателя, чем для ученого, если только этот последний особо не интересуется ошибками мышления и квазинаучного предвидения. По сути, хотя Эдисон многократно повторяет, что люди «слишком мало пользуются серым веществом своего мозга», сам он часто использует свои мозговые клетки не лучшим образом. В пророчествах, которые должны показать будущие судьбы мира, он совершает многочисленные ошибки социологической или психологической природы, часто также обнаруживает незнание элементарных фактов (когда, например, утверждает, что можно будет использовать для движения машин вращение Земли вокруг своей оси). Эти ошибки особенно ясно видны при обсуждении социализма, который он называет радикализмом. Эдисон просто считает, что «агитаторы лгут», но американский рабочий, к счастью, по сути «хороший», поэтому его следует уберечь от подлых обманщиков, которые готовы испортить его благородную нравственность. На первый взгляд автор демонстрирует определенную ориентацию в основополагающей социалистической литературе, но иногда аргументирует в пустоте, преодолевая постулат «равенства» в форме, в какой употреблял его, пожалуй, Сен-Симон, а не творцы научного социализма. Не в состоянии выбраться из мыслительных схем, рожденных капиталистическим строем, Эдисон считает, что строй этот есть единственный, окончательный и освященный во веки веков. Это не очень сильно нас удивляет, так как достаточно вспомнить, что он был изобретателем в самом американском смысле этого слова: типичный self made man[123], бизнесмен и техник в одном лице. Из бесчисленного множества его изобретений трудно выбрать хотя бы одно действительно его собственное, которое до того, как он им занялся, не находилось уже в стадии более или менее удачных проработок. Будет ли это фонограф, лампочка или кино, роль Эдисона сводилась, главным образом, к систематическому рассмотрению проблемы, а также к разработке ее при помощи большого штата специалистов, причем успеху главным образом сопутствовал метод проб и ошибок, неоднократно используемый и в точных науках, но точно не принадлежащий к наилучшим инструментам, какие знает современная методология. Вспоминаю об этом, потому что слова «я» или «мой» повторяются в работах Эдисона очень часто. Категоричность его утверждений соответствует их наивности. Как мы узнаем, в своей лаборатории он даже пробовал решить проблему атомной энергии. Ничего удивительного, что ему это не удалось, потому что метод «молотка, клещей и здравого рассудка», который позволил сконструировать лампочку, фонограф и динамо-машину, в этой области должен был подвести. Кажется несомненным, что время «изобретателей божьей милостью», применяющих эдисоновский метод, прошло, как прошла эпоха либерализма. Дорога ведет сегодня от теории к практике, а не наоборот. В то же время Эдисон уверен в чем-то обратном: он считает, что изобретатель-техник является пионером всякого, не только технического, прогресса, что он прокладывает дороги, которыми вслед за ним движется социолог, политик, педагог и художник. Трудно без улыбки читать его необычные замечания о музыке. Они напоминают, пожалуй, высказывания багетчика о художественной ценности вставляемых им полотен. Эдисон, который, как утверждает, любит музыку, делит ее на «сочиненную» и «сделанную из ничего», причем этот последний эпитет является sui generis[124] похвалой и достался он, среди прочих, Бетховену.