Светлана Аллилуева – Пастернаку. «Я перешагнула мой Рубикон» - Рафаэль Абрамович Гругман
…После 26 марта 1953 года жизнь Василия Сталина была окутана завесой секретности. В отсутствие правдоподобной информации сочинялись мифы, один неправдоподобнее другого. Светлане рассказывали уже после его смерти, что её брат уехал в Китай и командует там китайской авиацией. Её опровержениям не верили. Его детям, присутствовавшим на похоронах, безапелляционно заявляли: «Бросьте, мы всё знаем. В гробу лежал кто-то другой. Мы понимаем, что вы не можете сказать правду». Ну как можно спорить с «всезнайками»?
Пока не грянул Двадцатый съезд (1953–1956)
В 1954 году Светлана защитила диссертацию на степень кандидата филологических наук и трудоустроилась в Институт мировой литературы (ИМЛИ), в сектор советской литературы, где её сослуживцем стал Андрей Синявский. Они подружились. Новая жизнь Светланы, начавшаяся после смерти отца, означала, что она свободна в выборе друзей и подруг.
Бытовых проблем она не испытывала – при необходимости запросто могла позвонить дядям Ворошилову и Микояну, которых знала с детства. Они её любили и охотно ей помогали. Но они же, члены Политбюро, поступили в отношении её неэтично: с их согласия на проходной в Кремль у неё отобрали пропуск, заявив, что в кремлёвской квартире ей бывать незачем. А когда в 1955 году она обратилась к Булганину, сменившему Маленкова на посту Председателя Совета Министров, с просьбой отдать ей ту часть семейной библиотеки, которую собирала её мама, ей и в этом было отказано. Неблагодарный дядя Булганин, неоднократно вместе с Хрущёвым ужинавший с ней за одним столом, оставил её письмо без ответа.
Дядя Ворошилов и его жена Екатерина Давидовна Свете покровительствовали. Когда в феврале 1956-го умерла няня и Светлана захотела похоронить её на Новодевичьем кладбище, возле мамы, возникли бюрократические препоны. Тогда она позвонила дяде Ворошилову, и тот незамедлительно распорядился.
Виделась она и с Хрущёвым. Дважды он приглашал её в свой рабочий кабинет на Старой площади поговорить о Васе, и они мило беседовали…
В 1955 году она не своей воле встречалась с иностранными корреспондентами, Рэндольфом Херстом и Кингсбери Смитом. Они обратились в Советское правительство с просьбой о беседе с дочерью Сталина и получили согласие. Светлану перед интервью вызвал к себе Молотов и долго инструктировал, что и как надо говорить: не касаться политических взглядов отца, не говорить, что Василий сидит в тюрьме (его отсутствие объяснить болезнью), не касаться политики и постараться как можно быстрее завершить разговор.
Светлана сделала попытку отказаться от интервью, но Молотов строго заметил: «Нельзя; тогда они скажут, что мы тебя прячем или что тебя уже нет в Москве!»
Во время интервью её сопровождал переводчик из МИДа, не проронивший ни одного слова. В нём не было необходимости: Светлана владела английским языком в совершенстве, но в системе тотального недоверия её боялись оставить без наблюдения, и переводчик играл роль «дядьки», того самого, который шествовал за ней в школьные годы…
Был ещё один иностранный журналист, с которым Светлана встретилась в Советском Союза, Эммануэль Д’Астье, он собирал материалы для очерка об Иосифе Сталине. Но это случилось позже, в июле 1962 года, до которого мы ещё не добрались…
* * *
В 1951 году, без особого желания, Светлана стала членом ВКП(б), (с 1952 года переименованной в КПСС). Она всегда старалась быть в стороне от публичности и политической деятельности, её тяготили нудные партийные собрания, на которых от присутствующих требовалось одобрение заранее составленных резолюций. Но, чтобы не огорчать отца, она вынуждена была уступить давлению «доброжелателей» и стать большевичкой. Её подталкивали упрёками, что «неприлично дочери такого человека быть вне рядов партии большевиков». Что делать, если такой папа…
Она аккуратно платила партийные взносы и молча сидела на собраниях, лишь дважды не выдержав и попросив слово. Первый раз – в 1954 году, когда в Институте мировой литературы по указанию райкома партии созвали собрание для осуждения повести Ильи Эренбурга «Оттепель»»; второй раз – когда началось шельмование её коллеги и друга Андрея Синявского.
В повести «Оттепель», из-за которой в 1954 году разгорелись страсти, впервые в советской литературе осторожно говорилось о сталинских репрессиях – отчим главного героя вернулся домой после семнадцати лет заключения. Герои Эренбурга, не стесняясь, обсуждали запретные темы: отношения с Западом, возможность встречаться с иностранцами (за это, между прочим, ранее можно было угодить в тюрьму и быть обвинёнными в шпионаже). А на партийном собрании, описанном в повести, цензор проглядел крамолу: не единодушное голосование, взмах высоко поднятых рук, о котором ярко высказался Галич: «Поленом по лицу – голосованьем!» – а обсуждение доклада с высказыванием критических замечаний. Но это же недозволенное инакомыслие, чреватое созданием внутрипартийной оппозиции, уничтоженной в двадцатых годах! Ату Эренбурга!
Критиков разозлило упоминание о бериевских реабилитациях, приостановленных Хрущёвым. На Эренбурга обрушилась партийная печать, его обвинили в чересчур мрачном изображении советской жизни, в преклонении перед Западом. К гонениям на писателя подключили ИМЛИ. Филологи, остепенённые научными званиями, на партийном собрании должны были публично осудить антисоветскую книгу. Ведь мнение «специалистов по мировой литературе» можно выдать за экспертизу профессионалов и, если понадобится, приобщить к обвинению прокурора.
Светлана не выдержала партийного ханжества и попросила слова. Она сказала, что не понимает, «в чём виноват Эренбург, когда даже партийная печать сейчас признаёт ошибки прошлого и невинно осуждённые люди возвращаются из тюрем».
В этот момент она думала о тётушках, вернувшихся из заключения, и о двоюродной сестре и не до конца сознавала, насколько «опасным» в глазах политических наследников Сталина является её выступление. Это же политическая крамола! Исходящая от кого? От дочери вождя? Профессор Мясников поправил её, назвал выступление «безответственным и политически незрелым».
Но на этом «имлитовские однопартийцы» остановились: они знали, что находятся на короткой цепи, и команда лаять на дочь товарища Сталина не поступила. В райкоме партии тоже не стали раздувать дело. Всё-таки это Светлана Сталина, которую по старой памяти завсегдатаи сталинской дачи, оставшиеся при власти, продолжали иногда называть Сетанкой. Ведь времена, как выразилась Анна Ахматова с немалой долей сарказма, «настали вегетарианские».
* * *
Двадцатый съезд КПСС состоялся 14–25 февраля 1956 года. В последний день съезда на закрытом утреннем заседании с секретным докладом «О культе личности и его последствиях» выступил Хрущёв. В открытой печати доклад не предполагалось публиковать, его зачитывали на закрытых партийных собраниях (в СССР был обнародован полностью только в 1989 году в журнале «Известия ЦК КПСС»).
Чтобы подготовить Светлану и предупредить непредсказуемую реакцию, которая может
