Фернан Мейссонье - Речи палача

Музей

По случаю одной казни в Батне мы посетили развалины Тимгада. Так вот, моему отцу понравилось, но не более того. А для меня впечатление было огромным. Мне понравились римские развалины Тимгада.

Это великолепно!.. Я был ослеплен великолепием этих мест. Целый город, который жил почти две тысячи лет, а потом тут ни шума, ничего. Абсолютное спокойствие, тишина… да еще цикады. Да, обозревая сверху все руины, мы слышали пение цикад… И все эти камни! Меня это восхищало. Меня это волнует. Я пытаюсь найти свое место во времени. Мне казалось, что камни говорили. Мне казалось, я слышу ту толпу, те тысячи человек, которые жили там, которые наводняли эти камни. Там были крики, целая жизнь. Я видел римские легионы. Если бы дело было только во мне, я бы остался размышлять на долгие часы.

И с музеями так же. Я обожаю музеи. В восемнадцать, двадцать лет я не думал о том, чтобы создать однажды музей. Отец делал записи, чтобы написать мемуары. Мы хотели написать книгу. Но оттуда до создания музея — нет. Нельзя создать музей Правосудия и Наказаний, будучи экзекутором. Я уже давно думал о том, чтобы написать мемуары, оставить свидетельство о казнях. Уже тридцать лет назад, в Алжире я думал о том, что надо это сделать. В то время, как я уже сказал, я хотел сделать съемку. Да, заснять и записать казнь. Я хотел сделать фильм, но не думал о том, что вот через десять лет будет независимость, нет. Это было бессознательно. Я думал об этом в отрыве от всего. Это потом я сказал себе, что я должен был это сделать.

Музей — это пришло потом. Когда я уже не был экзекутором. Хорошо, у меня были части гильотины. Нужно знать, что в 1890 году Дейбле отправил экзекутору Алжира много деталей старой гильотины, чтобы можно было располагать запасными частями. Но, к несчастью, эти детали не совсем подходили к старой модели — модели 1868 года — которая была у нас в Алжире. Поэтому эти детали отложили в сторону, в гараж. Эти-то детали я и привез во Францию в 1961.

Потом я заказал изготовление недостающих, чтобы получить целую машину. Ту, которую можно видеть в Фонтэн-де-Воклюз. У меня были также некоторые архивы Роша и Берже. Так у меня появилась мысль сделать музей гильотины.

Прошло время… Когда я вернулся во Францию, в начале 1980 годов, я сходил в Париже в «Лувр антикваров». Там я купил топор. Топор, которым казнили. А потом, в другой раз, я купил наручники, архивы…

Так я в это втянулся. Наконец я купил справочник антикваров и стал искать в рубриках оружия и фольклорных вещей. Я выписал имена примерно четырех сотен специализированных антикваров и, держа в голове идею создать музей, написал им. Четыреста писем. Я писал, что я бывший экзекутор и ищу все, что связано с тюрьмой, каторгой и тому подобным. И я добавлял, что если у них есть друзья пли знакомые, у которых есть такие вещи, то они могут сообщить им, что меня это интересует, и получить комиссионные.

Так вот, сначала я хотел заняться немного революционной стороной дела, а также осужденными. У меня была мысль создать музей в Париже на чем-нибудь типа баржи. Мне была необходима площадь в триста квадратных метров. Но я быстро увидел, что это невозможно: цены были выше разумного. И все это при том, что я продолжал покупать предметы то тут, то там. Один приятель посоветовал мне поехать на юг. Так я попал в Фонтэн-де-Воклюз. Там мне понравилось. Я там устроился. И начал создавать музей. На своем кемпинг-каре я ездил по Европе пять или шесть месяцев, отыскивая разные предметы. Путы, использовавшиеся на каторге, мечи правосудия и так далее… Так я открыл, что существует настоящий рынок антикварных предметов, связанных с правосудием и наказаниями. Особенно в Швейцарии, где недавно открылся музей Палача, и в Англии. В Лондоне, у Сотби, я присутствовал на продаже таких предметов. Я купил веревку с виселицы и паспорт Пьерпойнта, английского экзекутора. Да, существуют любители таких вещей, особенно швейцарцы и англичане.

На самом деле, со всеми предметами, которые у меня были, я попал в ловушку. Потому что дальше мало-помалу создавался мир камеры. Но был еще суд, еще был кодекс… В конце концов это было слишком много для меня! Это было сложнее, чем я думал, вся эта история с правосудием и наказанием. Как только нужно расширяться, это уже другое дело. Дороже всего мне стало все, что связано с камерой, и архивы. Мне пришлось копить. Если бы это была только гильотина, портреты, пара мечей, все бы на этом остановилось. На самом деле, пожалуй, лучше всего было бы так и сделать.

Никаких расходов. Потому что в итоге все приходили ко мне из-за гильотины.

Мне было бы надо поставить впереди бутики, позади гильотину и запросить за вход десять франков, и все бы пошло хорошо.[58] Я создал музей на собственные деньги. Я вложил в него несколько миллионов франков, и в течение восьми лет я терял, если считать страховку, по 2 тысячи франков в месяц. Да, в сумме я потерял больше 1,5 миллиона франков на этом деле. Но я не жалею об этом. Оно позволило мне лучше узнать историю, встретиться с интересными людьми, с представителями судебной власти и господином Бессеттом, вместе с которым я написал эту книгу.

Разумеется, главным экспонатом музея была гильотина. Потому что, по правде говоря, кроме меня, никто не владеет гильотиной. На одном аукционе оружия и объектов, касающихся правосудия, я видел, что так называемая гильотина была продана за 300 тысяч франков. А в Гамбурге несколько частей другой «гильотины» (на самом деле совершенно грубая подделка) были проданы за 500 тысяч франков. Когда я думаю, что находятся наивные люди, которые тратят такие деньги за ничего не стоящие вещи, я считаю, что настоящая гильотина, находящаяся в моей собственности, стоит около 20 миллионов франков, особенно если я прибавлю к ней свои фамильные архивы.

Так вот, тут есть историческая сторона. Это научило меня читать об истории. Узнавать новое — это мне нравится. Да, мне это нравилось. Но правда в том, что я оказался в чем-то типа ловушки. Я говорил себе, если дело с музеем пойдет, я не буду так уж жаден. Это не с целью обогатиться. И потом, я не хотел, чтобы это стало большой профанацией. Я бы лучше заработал 10 тысяч франков на музее, чем 30–35 тысяч франков или больше на продаже арахиса. Музей существовал не ради 20 франков, которые платились за вход. Я рассказывал всю историю. Я переживал историю. Титус Манлиус, я вижу тут, смотрите-ка, орфографическая ошибка, значит, я исправляю. Мне это нравится. Тогда, с моим музеем, я все-таки что-то сделал для истории. Люди удивлялись. Как! Создание музея — это Вы! Это не мэрия? Экзекутор, который создает музей, которому удается это осуществить. Он один такой. Да, музей — это другая жизнь. Там мне попадались интересные люди. Это дало мне другой взгляд на общество.