Елена Арсеньева - Репетиция конца света

– К Люське? – насторожился психолог. – А кто такая Люська?

– Никто, ничто, и звать никак, – хихикнул Костя. – Бомжиха, алкоголичка, грязная, жуткая, немытая... бр-р, чучело помойное! Твоя подружайка как, любит острые ощущения? Могла она закорешиться с такой оторвой? Ради новых впечатлений? Ради правды жизни?

– Да бог их разберет, писателей, на что они способны... – нерешительно отозвался психолог. – Алена мне очень мало о себе рассказывала, но я так понял, она женщина рисковая и ради правды жизни... – Помолчал задумчиво, а потом вдруг вскричал: – Но с бомжихой – нет, не могла. Пришла бы, поглядела на такую – и убежала бы, зажав нос. Я ведь тоже кое-что в людях понимаю. Она... она утонченная и чувствительная, ты понимаешь? И вообще, ну зачем бы она потащилась набираться новых впечатлений к этой вашей Люське среди глубокой ночи?! Не верю!

Костин отец, пока не свалил к молодой и красивой бабе, преимущественно книжки читал. В частности, он очень любил Федора Михайловича Достоевского. Льва Николаевича Толстого на дух не переносил, а вот Достоевского очень жаловал. И одним из любимейших его выражений была фразочка из «Братьев Карамазовых» – Костя ее на всю оставшуюся жизнь запомнил: «Коль лететь, так вверх пятами!» Если следовать логике Федора Михайловича, писательница Алена Дмитриева, пообщавшись с наемным стебарем, а конкретно – с Северным Варваром, вполне могла решить «лететь вверх пятами» и искать дальнейших приключений на свою голову в доме у пропойцы Люськи. То есть в это Костя как раз вполне мог поверить! Но он не стал портить настроение психологу – прежде всего потому, что тот опередил его, воскликнув:

– А что, если тот парень в косухе все же настиг Алену? И силком притащил ее к этой самой бомжихе? И держит ее там связанную?.. Ох, я сейчас умру... У нее большая квартира, у Люськи-то? Есть где человека спрятать?

– Квартира двухкомнатная, к тому же там столько грязи, что не одного человека, а роту солдат запросто под мусор замести можно, – ухмыльнулся Костя. – Но этот вариант не проходит.

– Почему?

– Потому что у Люськи снимает комнату какой-то мент. И надо быть полным дураком, чтобы прятать похищенного человека под носом у мента. Логично?

– Логично, – согласился психолог. – Но знаешь, кроме прямой логики, есть еще и логика парадокса. Скажем, выражение «под свечой всего темнее» – это и есть пример логики парадокса. Понимаешь?

– Не дурак. Ты хочешь сказать...

– Вот именно. Слушай, ну о чем мы спорим, а? Ты ведь можешь по-соседски зайти в Люськину квартиру и окинуть там все закоулки зорким взглядом? Вдруг ты этим поступком жизнь человека спасешь!

– Да глупости это! – фыркнул Костя. – Нету там твоей писательницы и никогда не было. Выкинь свою логику парадокса на помойку, понял?

– Хорошо, – неожиданно согласился психолог. – Но как в этом случае быть с зайцем?

Костя пожал плечами. Нет, конечно, он мысли не допускал, что эта шалая писательница может быть похищена и спрятана у Люськи. А вот что она там конторит с какими-нибудь кобелями – это запросто. Утонченная, утонченная... эх, психолог, психолог, дитятко малое, невинное, повидал бы ты то, что повидал Костя! Такие утонченные дамы становились перед ним на колени и самозабвенно раскрывали свои накрашенные стодолларовой помадой ротики!..

Ладно. Он сходит к Люське – хотя бы ради того, чтобы успокоить этого наивного младенца. Если писательницы в соседней квартире нет – хорошо. Если все-таки она там... ну что ж, чем раньше этот душелюб и людовед расстанется с некоторыми иллюзиями насчет женской утонченности, тем для него же лучше будет!

– Уговорил, – буркнул Костя. – Схожу, поищу. Потом перезвоню, жди.

И положил трубку.

Услышав его голос, Ольга сначала не поверила ушам. Чудилось, до нее донесся не просто оклик, а какая-то песня, одна из тех, которые им так нравились давно-давно, еще в школе, ну, к примеру, про то, как в небе падали две звезды, но лишь теперь понятно мне, что это были я и ты... Или что-то такое же щемящее, невозвратимое, но незабытое – несмотря на бурную, даже буйную жизнь, несмотря на замужество, несмотря на то, что она сумела себя убедить: он для нее потерян навеки. Забыть его, забыть... чем скорей, тем лучше.

Значит, не забыла, если сразу узнала этот голос!

Не забыла первую любовь. Похоже, она однолюбка, вот ведь какая смешная история получается.

Медленно повернулась, уставилась в эти незабываемые глаза:

– Гоша?

Она так давно не произносила его имени, что в горле пересохло.

– Приветик, – сказал он, улыбаясь совершенно так же, как раньше, как там, в 13-й школе, когда он шел по лестнице, едва успевая отвечать этими мимолетными, отработанно-ослепительными улыбками на девичьи влюбленные, восторженные, ошалелые взоры. – Как жизнь?

Он изменился. Раньше его лицо лучилось улыбкой, даже когда он не улыбался, на щеках играли ямочки. Теперь щеки запали, скулы обострились. Некогда пухлогубый рот поджался. Резче выступал подбородок, а в черных волосах вроде бы даже седые волоски проблескивали. Но зато его необыкновенные глаза стали еще больше.

По-прежнему обалденно красив! Нет, он стал даже еще красивее!

– Как жизнь? Да нормально.

Ольга напряглась, остро ощутив, как изменилась по сравнению с теми временами, когда бегала за ним тощей девчонкой с голодными от любви глазами. Теперь она не тощая, вот уж нет. Никак не может прийти в форму после родов. Толстеет, кажется, даже от одного только запаха жареной картошки. Конечно, она не расплылась квашней, живот не отвисает, этого нет, однако от прежней точеной фигуры мало что осталось. Наверняка он сейчас подсчитывает все эти кардинальные изменения! Вот же черт, у Любки, которая метет что ни попадя, по-прежнему остается поджарая стать – после того, как муж годами чуть ли не силком ее на диете держал. Теперь она как будто нарочно, назло всем хочет пополнеть, а – никак. Ольга же сейчас отдала бы все на свете, чтобы поменяться с сестрой конституцией, обменом веществ – что там обеспечивает у женщин отсутствие жировых отложений на бедрах и на талии? Поменяться хотя бы на то время, что стоит рядом с ним, смотрит в его глаза... Конечно, мужу она и такая нравится, да и не только мужу. Но все ее любовники сейчас словно бы вымелись из памяти – вместе с Володей, мужем, и даже сыном Никиткой.

У Гоши в опущенной руке букет темно-бордовых, почти черных роз. Для кого эти цветы? Для кого?

– Нормально, говорю, жизнь. А у тебя?

– Да так, по-всякому, – он пожал плечами. – Слышал, у тебя семья теперь, ребенок?

Господи, как она хотела назвать сына Гошей... Но мужу это имя не нравилось. Ольга потом надолго затаила на него обиду – за то, что настоял на своем.