Ее словами. Женская автобиография. 1845–1969 (СИ) - Мартенс Лорна
Мы не имели права на знания, ни на общие, ни на специализированные. Но ежегодные роды, бессонные ночи и тоскливые дни, воспитание детей, стирка, готовка, конец которым положит эклампсия или родильная горячка, – это не вызывает возражений. Женское предназначение32.
Нежная и любимая мать Мартан умирает от туберкулеза после рождения семи детей, наглядно демонстрируя жертвенную женскую судьбу.
Последнее, но не менее важное: отец Мартан – ханжа, постоянно подозревающий своих детей в запретных сексуальных действиях. Девочек он учит, что малейшая провокация с их стороны вызовет у мужчины сексуальное желание.
Несмотря на то что в самом начале Мартан утверждает, что она простила своего отца, который на момент написания книги был немощным девяностолетним стариком и сильно изменился, она не стремится к объективности повествования. Она не смотрит на события своего детства с его точки зрения. Мартан хочет перечислить все его грехи, судить и осудить его. В том, что она приписывает ему, она выходит за рамки фактов. Например, она называет его (за то, что он запретил ее бабушке и дедушке по материнской линии посещать детей) убийцей своего дедушки33. Она не стесняется усилить мрачный тон портрета предположениями о том, что отец, вероятно, почувствовал или подумал. Так, например, ее отец не платил горничной, и та уволилась. «Насколько я его знаю, он, должно быть, просто сказал себе, что держать горничную не обязательно»34. Мы видим здесь рассказчицу, которая горит от негодования. Автором этой автобиографии движет не только возмущение, но и желание поквитаться.
Все дочери оказываются сначала в одной, затем в другой школе при монастыре. Там тоже царит жестокость и глупость. Письма девочек читают, их вещи обыскивают. Монахини требуют беспрекословного послушания и практически ничему не учат своих подопечных. Упоминать что-либо, связанное с телом, строго воспрещается. Еда отвратительна, что подтверждают и другие авторы, побывавшие в монастырских школах. Девочек подвергают телесным наказаниям. Пишущая в эпоху психоанализа, Мартан замечает: «Мы совершенно не осознавали тот факт, что такое насилие было высвобождением подавленной сексуальности»35.
Хотя книга больше описывает отца Мартан, чем саму Клэр, она пишет о том, какое влияние на нее оказало воспитание. Самый интересный автобиографический аспект книги – это оценка Мартан психологического эффекта, оказанного на нее отцом-тираном. Она пишет, что и ее отец, и монахини стремились сломить ее дух, ее гордость. Но случилось обратное. Она просто учится их ненавидеть. Она внутренне отвергает авторитеты, будь то дома или в школе, и становится скрытой бунтаркой. В то же время то, как обращаются с ней дома, делает стыд ее доминирующей эмоцией. В школе Клэр стыдится признаться, как плохо ей приходится дома. Слово «стыд» встречается в этом тексте очень часто. Из предыдущих авторов Дороти Уиппл часто испытывала смущение, в автобиографиях Сигрид Унсет и Дормер Крестон стыд появлялся в связи с сексуальной темой, Гертруда Бизли пишет, что постоянно стыдилась своей семьи, Кэтрин Данэм также испытывает стыд, когда ее семья стала неблагополучной. Эмма Смит подверглась публичной стигматизации. Стыд, который испытывала Мартан, ближе всего к эмоциям Смит и Бизли. Она чувствует, что из‑за того, как жестоко обращается с ней отец, общество может навесить на нее ярлык. Ее опыт свидетельствует, что если окружающие узнают о жизни ее семьи, о ней будут сплетничать, на нее будут смотреть свысока. Итак, она скрывает происходящее. Однажды, когда она приходит в школу в синяках и со следами побоев, она выдумывает историю о несчастном случае с коньками. Кроме того, для одноклассниц она придумывает себе фантастическую жизнь, чтобы было о чем рассказывать. В этой жизни есть путешествия, которые она никогда не совершала, и фильмы, которые она никогда не видела.
В общем, Клэр становится настоящей лгуньей. И дома, и в школе атмосфера располагает ко лжи. Дома она лжет отцу-тирану. Когда она становится подростком, все дети в семье начинают замышлять против него, и они чаще притворяются и обманывают, чем бунтуют. «Если уж на то пошло, у нас на самом деле было только две заботы: врать ему, когда он был рядом, и не подчиняться ему, когда его не было»36. Они тайно шьют себе одежду, и, когда он уезжает, они приглашают молодых людей и устраивают вечеринки. Когда он допрашивает их, они автоматически врут ему. В конце концов, когда Клэр рассказывает о всех тех способах, которыми они с подрастающими братьями и сестрами водили за нос отца, книга становится мрачно-комической. Мартан рассказывает, что ей было легче поддерживать ложь, чем спорить или защищаться. После очередного рассказа о том, как отец жестоко избил ее, она размышляет:
Я могла либо ничего не сказать, и тогда случившееся как бы переставало существовать, либо я могла ответить, что он причинил мне боль, и тогда он снова бросился бы на меня, чтобы получше научить меня не осуждать его. Я выбрала ничего не говорить. Это главная причина, по которой я так его ненавидела, – это ужасное молчание, на которое он нас обрекал, эта трусость, которую он вбивал в нас так глубоко и так долго, как ему хотелось37.
Чем старше она становится, тем больше она думает, что должна защитить себя и не дать отцу обезобразить ее, иначе она никогда не сбежит. Она думает о браке, как о пути к спасению, и о том, что ей понадобится, чтобы привлечь мужчину. Таким образом, она предпочитает «пресмыкаться», чтобы избежать побоев. Синдром, который она описывает, свойственен многим узникам: столкнувшись с тюремщиком, которого она считает непримиримым, она продолжает изображать раболепный и уступчивый вид, полагая, что все остальное безнадежно.
Как мы увидим, рассказ Мартан о последствиях жестокого обращения предвосхищает текст Майи Анджелу. Как и Анджелу, Клэр, оказавшись в критической ситуации, активно лжет и не распространяется о насилии после, потому что ей слишком страшно и стыдно. Создается впечатление, что обе писательницы [Мартан и Анджелу] хотят оправдать свою ложь и молчание, написав автобиографию-исповедь. Мартан не только обвиняет отца, но и делает собственное признание. Она открыто признается в своем страхе, своей лжи, в неспособности восстать. Скрытая вина, характерная для автобиографии «корнуолльской бродяжки» Эммы Смит, просматривается и тут. Мартан ворошит события своей жизни, чтобы продемонстрировать примеры позорного поведения. Так как ее отец был так враждебен и подозрителен к теме сексуальности, она исследует свое детство на предмет проявлений сексуальности (хотя она не знала о сексе до определенного возраста) и пересказывает два ранних сновидения со скрытым эротическим содержанием. Она также признается в том, «что нелегко признать»38: в свои двадцать пять лет она была фашисткой и антисемиткой. В итоге, однако, Мартан обвиняет других гораздо чаще, чем себя.
«Король варваров» Джанет Хичман (1960) – автобиография, которая хронологически находится между «Историей корнуолльской бродяжки» и «В железной перчатке». Это не совсем история о насилии, хотя в ней описаны случаи жестокого обращения со стороны взрослых, а также издевательства детей, но в основном это история о сироте, скитающейся от одного приюта к другому. Ее стоит рассматривать вместе с «Историей корнуолльской бродяжки» и «В железной перчатке» из‑за схожего сочетания обвинительного и самообличающего тона. Хичман была британской военной сиротой, никогда не знавшей своих родителей и жившей в основном у рабочих женщин, готовых приютить ее в обмен на пособие от Министерства пенсионного обеспечения. Она начинает свой рассказ с самых ранних воспоминаний и доводит историю до момента написания книги, но основной объем приходится на детские годы: ему отведены первые шесть глав из девяти. Следующие две главы посвящены возрасту от двенадцати до шестнадцати лет.
