Олег Лекманов - Осип Мандельштам: Жизнь поэта

Датировано стихотворение «Зашумела, задрожала…» 4 июля, но как раз в этот день (и в несколько июльских, ему предшествующих) в Москве держалась ничем не примечательная «облачная погода без осадков».[590]

В четвертом номере «Нового мира» с помощью Михаила Зенкевича удалось напечатать два Мандельштамовских стихотворения, а в шестом – еще четыре (последняя прижизненная публикация стихов Мандельштама состоялась в ноябре 1932 года – в «Литературной газете»). 8 сентября 1932 года поэт подписал договор с ГИХЛом на издание своей книги «Стихотворения» (издание света не увидело). В номере газеты «За коммунистическое просвещение» от 21 апреля 1932 года появилась Мандельштамовская популяризаторская заметка «К проблеме научного стиля Дарвина».

В газете «За коммунистическое просвещение» служил давний и близкий приятель Мандельштамов Александр Осипович Моргулис. «Осип Эмильевич очень нежно любил моего мужа, – рассказывала в своих мемуарах вдова Моргулиса, пианистка Иза Ханцын. – Как мне помнится, таким же нежным взглядом он смотрел на своего младшего брата Шуру. У нас Мандельштам как—то смягчался, его внутренняя напряженность разряжалась; кроме того, он очень доверял литературному вкусу моего мужа».[591] В газету «За коммунистическое просвещение» («ЗКП» – будущая «Учительская газета») Моргулис устроил на редакторскую работу Надежду Яковлевну. По этому поводу Мандельштам написал одну из своих шуточных «моргулет» (всего «моргулет» сохранилось около десятка. «Их законом было – начинать со слов „Старик Моргулис“ и получить одобрение самого „старика“», – вспоминала Н. Я. Мандельштам):[592]

Старик Моргулис под сурдинкуУговорил мою женуВступить на торную тропинкуВ газету гнусную одну.Такую причинить обидуЗа небольшие барыши!Так отслужу я панихидуЗа ЗКП его души!

Другим партнером Мандельштама по шуточным и серьезным разговорам стал его сосед по Дому Герцена, талантливый крестьянский поэт Сергей Антонович Клычков. Из воспоминаний жены Клычкова В. Горбачевой, описывающих Мандельштамовскую манеру чтения стихов: «Задорным петушком, таким культурным утонченным петушком выпархивает Мандельштам на середину нашей комнатушки и торжественно, скандируя, четко, кристально чисто (в сущности – эта манера четкого чтения, но так как у Мандельштама, кажется, нет каких—то зубов, то, в общем, у него дикция плохая) произнося слоги, аккомпанирует замысловатому танцу ног».[593] Из мемуаров Б. С. Кузина: «Однажды в каком—то споре с Мандельштамом он <Клычков> сказал ему: „А все—таки, О. Э., мозги у вас еврейские“. На это Мандельштам немедленно отпарировал: „Ну что ж, возможно. А стихи у меня русские“. – „Это верно. Вот это верно!“ – с полной искренностью признал Клычков».[594]

Клычков в эти годы мучительно пытался выпутаться из истории, многими своими обстоятельствами напоминавшей Мандельштамовскую эпопею с «Легендой о Тиле Уленшпигеле». В седьмом—восьмом номерах «Нового мира» за 1932 год он напечатал поэму «Мадур—Ваза победитель», являвшуюся вольной обработкой произведения М. Плотникова «Янгаал—Маа», созданного на основе мансийских народных сказаний. Против Сергея Антоновича было выдвинуто обвинение в плагиате. Дело «Плотникова – Клычкова» завершилось только в 1933 году: комиссия оргкомитета Союза советских писателей сняла с Клычкова обвинения в плагиате, одновременно решив вопрос о выплате материальной компенсации Плотникову за публикацию клычковской поэмы в «Новом мире». Мандельштам не без значения посвятил Клычкову третью часть своих свежесозданных «Стихов о русской поэзии» (27 июля 1932 года):

Полюбил я лес прекрасный,Смешанный, где козырь – дуб,В листьях клена – перец красный,В иглах – еж—черно голуб.

Там фисташковые молкнутГолоса на молоке,И когда захочешь щелкнуть,Правды нет на языке.

Там живет народец мелкий,В желудевых шапках все,И белок кровавый белкиКрутят в страшном колесе.

Там щавель, там вымя птичье,Хвой павлинья кутерьма,Ротозейство и величьеИ скорлупчатая тьма.

Тычут шпагами шишиги,В треуголках носачи,На углях читают книгиС самоваром палачи.

И еще грибы—волнушки,В сбруе тонкого дождя,Вдруг поднимутся с опушкиТак – немного погодя…

Там без выгоды уродыРежутся в девятый вал,Храп коня и крап колоды,Кто кого? Пошел развал…

И деревья – брат на брата —Восстают. Понять спеши:До чего аляповаты,До чего как хороши!

Е. А. Тодцес, комментируя это стихотворение, очень уместно сопоставляет его со следующим фрагментом мандельштамовских «Заметок о поэзии»: «В поэзии всегда война… Корне—воды, как полководцы, ополчаются друг на друга».[595] Вместе с тем в третьей – восьмой строфах стихотворения «Полюбил я лес прекрасный…», на наш взгляд, аллегорически отразилась и ситуация, сложившаяся вокруг важнейшего для советской литературы начала 1930–х годов документа: постановления ЦК ВКП(б) от 23 апреля 1932 года «О перестройке литературно—художественных организаций», ликвидирующего ассоциацию пролетарских писателей (ВОАПП, РАПП).[596] На протяжении нескольких последующих месяцев бывшие рапповцы с разной степенью успеха и эмоционального накала каялись на собраниях и в советских газетах во всевозможных грехах. С ними упоенно сводили счеты вчерашние литературные враги и союзники. В частности, на первой странице «Литературной газеты» от 5 июля 1932 года, в самый разгар работы Мандельштама над стихотворением «Полюбил я лес прекрасный…», была напечатана большая статья И. Жиги «Литературное дело превратить в часть общепролетарского дела».

Заметим, что ключевой для седьмой строфы стихотворения «Полюбил я лес прекрасный…» вопрос «Кто кого?» задается и тут же разрешается в установочной редакционной статье «Будем создавать большую литературу страны социализма», появившейся в «Литературной газете» вскоре после опубликования постановления ЦК: «Вопрос „кто кого“ внутри нашей страны решен окончательно и бесповоротно в пользу социализма».[597]

Историю с клычковским «плагиатом» у Плотникова в коротком шуточном стихотворении издевательски описал общий приятель Клычкова и Мандельштама Павел Васильев: