«Сталинизм»: правда о Сталине и миф о Кобе - Алексей Владимирович Самсонов
После распада СССР в некоторых новых суверенных государствах письменность стали переводить на латинскую графику. Это произошло в Молдове, Азербайджане, республиках Средней Азии. Пока люди там ещё умеют читать и писать на кириллице, но время идёт… и историки середины XXI века уже будут излагать историю так, как надо. Уверен, России (и СССР) в ней (истории) будет отведено очень мало места.
Социальное расслоение
Принятие новой “Сталинской Конституции” (естественно, сопровождавшееся речами о “расширении социалистической демократии”) было следствием фундаментальных изменений в обществе. Эти изменения выразились, прежде всего, в резком усилении социального неравенства.
Все мы читали о “скромности Ленина”, о том, что ленинские наркомы не были склонны к роскоши, и т. д. Но, придя к власти, верхушка большевиков ни в чём себе не отказывала. Например, Л. Троцкий жил в старинном императорском дворце в Гатчине, В. Ленин — в Горках, бывшем дворянском и купеческом имении (последний владелец С. Морозов и его вдова З. Морозова-Рейнбот). У них были и секретари, и прислуга… Как пример скромности Ленина, упоминали, что на свой 50‐летний юбилей Ленин явился под конец торжественного заседания и сказал: “Я хочу поблагодарить вас за две вещи: во‐первых, за те поздравления, которые здесь прозвучали, а, во‐вторых, за то, что вы избавили меня от их выслушивания”. Затем Ленин перешёл к текущим вопросам.
Но считается, что руководители большевиков жили скромно. Однако, опять же, по сравнению с кем? Сравнивать с жизнью рабочих и крестьян — смешно: какая “жизнь” могла быть во время и после гражданской войны? Говоря о скромности первых большевиков, имеют в виду, прежде всего, то, что началось при Сталине. Это как сравнивать брежневских чиновников и современных олигархов — к онечно, по сравнению с последними, первые были нищими.
Контраст между относительно скромными нравами первых послереволюционных лет и жизнью партгосбюрократии в 1930‐е годы бросался в глаза. Правящая сталинская группа создавала “мир привилегий” для партийных и государственных чиновников как в центре, так и на местах. И показывала в этом пример нижестоящим бюрократам.
В середине 1930‐х гг. началось строительство нескольких дач специально для Сталина — “ближней” в Кунцево и “дальней” в Зубалово, а так же на Чёрной речке в Абхазии. При дачах постоянно находилась охрана и “обслуга” (это слово в “новоязе” заменило старорежимное “прислуга”). Наконец, в нарушение ленинского декрета, предписывающего передачу всех крымских дворцов под санатории и дома отдыха, эти дворцы были превращены в государственные дачи для “вождей”. Дачей Сталина стал Ливадийский дворец, в Воронцовском дворце проводил отпуска Молотов. Всё, естественно, за госсчёт.
Неизменными атрибутами образа жизни членов политбюро ЦК ВКП(б) были продолжавшиеся по 5–6 часов ужины (как правило, в Кунцево). Иногда Сталин произносил: “Свежая скатерть!” Тут же появлялась “обслуга”, которая брала скатерть с четырёх углов и уносила находящиеся на ней блюда вместе с битым хрусталём. На новую скатерть ставились новые блюда на новой посуде.
При этом усиленно распространялся миф о “сталинской скромности”. Да, Сталин ходил в “простонародных” френчах, но шились эти френчи в спецателье — в пошивочной мастерской 2‐го спецснабжения, которой руководил А. И. Легнер (в 1944 он был награждён орденом Красного Знамени). И т. д.
От больших начальников не отставали и “маленькие”. Например, под Москвой для сотрудников аппаратов ЦК и наркоматов были построены государственные дачи. Кроме охраны, там работали садовники, шофёры, горничные, врачи, другая “обслуга” — всего до 50 человек. Были, естественно, и городские квартиры немаленьких размеров (при том, что люди жили в бараках даже в Москве, а жильё не строилось). Всё это оплачивалось за счёт государства, т. е. “победившего пролетариата”. К услугам чиновников были дома отдыха по всей стране по путёвкам по символическим ценам. По всей стране была создана сеть закрытых спецраспределителей, где по “коммунистическим” ценам продавались дефицитные продукты и импортные вещи. При этом чиновники получали большие зарплаты, которые было почти не на что тратить: всё было за народный, т. е. государственный счёт. Слуги народа должны жить хорошо!
Аналогичные привилегии были и для военной элиты. Но не только. Стал создаваться новый слой — творческая интеллигенция. Андре Жид писал, что “литераторы находятся здесь в более выгодном положении, чем любые рабочие и ремесленники” и “любому, кто может держать перо, обеспечены более благоприятные материальные условия, чем в какой-либо другой европейской стране — лишь бы он писал то, что требуется”. Но — кому требуется и для чего? Требовались эти книги “кремлянам” для создания “нового человека”.
Это были пропагандистские книги, облачённые в художественную форму.
Столь же привилегированное положение занимали популярные артисты и музыканты. Например, при средней зарплате врача или учителя в 300 рублей, актёр среднего ранга получал 500–600 рублей, а известные — 1000–1200 рублей. А знаменитости, типа Л. Утёсова, по нескольку тысяч рублей в месяц. А о жизни “красного графа” (А. Н. Толстого) вообще можно рассказывать легенды.
Например, Корней Чуковский 24 ноября 1931 года записал в своём дневнике: “Похоже, что в Москве всех писателей повысили в чине. Все завели себе стильные квартиры, обзавелись шубами, любовницами, полюбили сытую жирную жизнь. В проезде Художественного театра, напротив здания театра, выстроили особняк для писателей”.
Для “ответственных работников” и артистической и литературной “богемы” строились специальные дома с огромными квартирами, за которые они платили копейки. Это в то время, когда “победивший пролетариат” жил в бараках и коммуналках. Я уж не говорю про коллективизацию… Конечно, и большие, и маленькие “вожди” говорили правильные речи о “развитии социалистической демократии в свете новой Конституции”…
Говоря о жизни “элиты”, нельзя не сказать о жизни простых людей. В своей книге “Возвращение из СССР” Андре Жид писал, что в СССР его влекла надежда убедиться, что там нет бедных, как говорила пропаганда, но он увидел, что “бедных много, слишком много”.
Контраст между верхами и низами бросался в глаза.
