Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого

Вообще говоря, твоя застенчивость в этих делах ни к чему. Речь идет не о тебе и даже не об отце, а о большом, настоящем советском писателе Артеме Веселом. Ты пиши всем старикам, надо маститых брать за бороды. Пусть выскажутся. Многие воровато озираются по сторонам: «Как бы не сказать невпопад!»

[…] Издание Артема нужно, как воздух, именно в связи с 40-летием Революции. Ни один писатель так ярко, сильно, правдиво не написал о солдатах-фронторвиках в дни Февраля и Октября…

У Артема должно быть второе рождение, и его полюбит читатель с чистым сердцем. Ведь в этом сущность подлинного таланта. Время над ним не властно […].

Советовал обратиться за содействием к кому-нибудь из писателей и Ф. Г. Попов. Он писал Гайре: «Мне кажется, нет ничего зазорного попросить кого-либо о „заступничестве“. Ведь это будет не заступничество и не протекция, а восстановление справедливости».

БРАТ

Из записок Заяры Веселой

В конце марта 1956 года пришло письмо от Левы[89]:

«Здравствуй, Заяра!

Получил твое письмо и не успел еще толком прочесть его, как пришло письмо от мамы, которая уже успела получить письмо от Гайры, так что на меня все эти печальные новости посыпались в темпе снежного обвала. Как все-таки бывает в жизни: живешь, надеясь, хотя понимаешь, что не на что, ждешь, хотя и не веришь в чудеса, строишь какие-то воздушные замки. А оказывается, что всё это на пустом месте, что все-все уже давно кончено. 39-й год… Ведь это было еще до войны. Я учился в третьем классе и твердо был уверен, что всё это — Городец, детдом, крушение семьи (единственного мира, который я знал) — как-то не взаправду, что все вернется к старому, и будет о чем рассказать друг другу…

Живу я потихоньку-полегоньку, после окончания Речного училища остался работать в Горьком, учусь в Заочном Политехническом институте по радио-специальности. Женился, и уже растет девка трех лет от роду. Гляжу на нее и думаю, что вот также и на меня смотрел когда-то отец — смотрел и не знал, что приготовила ему жизнь впереди…

Мне просто повезло: ваша с Гайрой участь меня не коснулась, скорее всего потому, что в метриках у меня отец совсем не записан, а докапываться ни у кого не было причин. Так я и остался в стороне от истории.

Мне очень хочется повидаться с вами, ведь я вас почти не помню и не знаю. Тебя — совсем, а Гайру очень мало: помню, как однажды плыли мы в одно из путешествий на лодке, и отец прямо с лодки подстрелил на берегу селезня. За ним послали нас с Гайрой. Мы притащили его — каждый за крыло — в лодку, а смотреть, как ему будут рубить голову, нам не позволили…

А еще, помню, Гайра подарила мне замечательную книгу „Швамбрания“. Вот, пожалуй, и все. Так что, встретившись на улице, не узнаем друг друга.

Но я надеюсь, что так или иначе я попаду в Москву, и мы, конечно, увидимся и поговорим обо всем.

Вы правы, единственное, что сейчас можно сделать для отца — это издать его книги. Правда, я, будучи далек от литературно-издательского механизма, плохо представляю себе реальные возможности этого дела. Чем руководствуются, издавая ту или иную книгу? Если только экономическими соображениями, то, конечно, успех обеспечен. Но ведь есть еще какие-нибудь идейные нормы. И вот тут, как мне кажется, будет заминка. Уж очень непохожа официозная, причесанная и аккуратно рассортированная на красных и белых революция на „Россию“ Артема Веселого.

Но попытаться, конечно, можно и нужно. И есть еще одно дело не меньшей важности: это собрать воспоминания современников об отце. Ведь есть, наверное, еще и сейчас немало людей, которые хорошо знали его как писателя, а может быть даже и после. Это было бы очень ценно. Какие книги отца у вас есть? Может быть, теперь, после реабилитации, я смогу купить что-нибудь из недостающего в букинистическом магазине здесь, в Горьком. Работая в библиотеке, вы, наверное, сможете найти старые критические статьи о нем — это тоже очень интересно.

Есть ли у вас фотографии отца? У меня есть две, которые я переснял со старых, приеду — привезу…»

Весь апрель мы переписывались — узнавали друг друга.

«Гадаю, где это ты снималась: на работе или дома? — писал Лева, получив мою фотографию. — Склоняюсь в пользу домашнего очага. Журналы „Новый мир“ стоят вместе с книгами, что, по моим представлениям, не соответствует библиотечным порядкам, а еще какие-то журналы вообще лежат сверху книг, плашмя.

К сожалению, кроме „Нового мира“, я ничего больше на полке разобрать не сумел, так что лишен возможности судить о том, как ты живешь. Что ты делаешь „от шести до полуночи“? Кого читаешь? Что смотришь? В частности, какая из кинокартин последнего года тебе больше всего понравилась?

На каком курсе ты учишься и на кого выучишься?..

А полка твоя похожа на мою. Полка у меня в два ряда, поперечные доски не такие толстые, а в середине с подпоркой.

Книг у меня мало [Лева скромничает: он собрал прекрасную библиотеку. — З.В.], а из отцовских есть „Гуляй Волга“ и маленькая огоньковская книжечка рассказов. Были еще рассказы и „Страна родная“, но я их отдал Ляле. Да, есть еще небольшой сборничек критических статей о нем. И все. Это было бы замечательно, если бы достопочтенная комиссия по литературному наследству Артема Веселого, возглавляемая Гроссманом и замыкаемая тобой, разродилась бы решением о 3-х томнике. Но поживем — увидим!..

Заяра, не смогу ли я чем-нибудь помочь тебе в работе по подготовке рукописей? Не претендую на что-нибудь важное, а так, может быть, какая-нибудь переписка чего-нибудь или вроде этого. Ты напиши чуть что.

Теперь о Ляле[90]. Она сумела кончить в детдоме 10 классов и поступила в Минский университет, который благополучно и закончила. Она — биолог. Недавно вышла замуж за журналиста Виктора Говора.

Пару дней назад получил от нее письмо. Она очень тяжело переживает судьбу отца. Все, до самого последнего момента, она пыталась связать в систему, найти какое-то оправдание всему этому. А что искать, когда нет во всем этом ничего последовательного и нет всему этому никакого оправдания!..

Не посылаю своего фото: во-первых, у меня есть сейчас только паспортнообразные, с выпученными глазами, а во-вторых, тебе интересно будет проверить свою память и увидеть меня сразу целиком, живьем.

Приветище Гайре и маме.

9 апреля 56 г. Лева»

«Здравствуй отныне и навек (то есть до 2056 года),

о, Ярмак — Заярий!!!..…! [Я написала, что родись я мальчиком, звалась бы, по желанию отца, Ярмаком. — З.В.]