Гайра Веселая - Судьба и книги Артема Веселого

Оказалось, А. Макаров не одинок.

Его поддерживает некий „Литератор“, который возмущен тем, что Чарный с „неудержимой апологетической экспрессией“ создал искаженный литературный портрет Артема Веселого и даже осмелился сравнивать отдельные произведения А. Веселого с прозой А. Толстого» 8.

Литературовед Ф. Власов пишет:

[…] «Неоправданы попытки зачислить в шедевры отдельные произведения, давно и справедливо преданные забвению в силу их идейной и художественной незрелости» 9.

Ответом на статью Ф. Власова на страницах газеты «Литература и жизнь» было письмо в газету Василия Гроссмана, побудившее редакцию выразить сожаление по поводу публикации статьи Власова.

Обеспокоенность Василия Семеновича понятна: злопыхательские выпады А. Макарова и других происходили в то время, когда в Гослитиздате решалась судьба «Избранного» и, полной уверенности, что однотомник издадут, не было.

Ольга Ксенофонтовна Миненко-Орловская с присущей ей, фронтовичке, прямотой и напором свое письмо в защиту Артема Веселого отправила не в редакцию газеты, а прямо Н. С. Хрущеву, написав, что удивлена, почему критикам «никто не дал по зубам» 10.

Между тем в Гослитиздате книга неспешно, но все же готовилась к печати. Комиссии пришлось согласиться с рядом купюр по сравнению с последним прижизненным изданием 1936 года, часть из них была сделана издателями «по политическим соображениям», часть слов и выражений показалась им «грубо-натуралистическими». Никак нельзя было убедить их (при том, что отношение к Артему, надо сказать, было самым благожелательным), что иной раз, выкидывая грубое слово, получаем нелепицу. Например, солдат упрекает офицера (дело происходит на передовой после Февральской революции, и рядовые уже восприняли идею, что «все равны»): «Вы не сидите в окопах по жопу в воде…» После недолгих препирательств убрали грубое слово и осталось: «Вы не сидите в окопах, в воде».

«По политическим соображениям» тоже получалось не всегда гладко. «Ныне по всей Расее верхом большевики сидят, а это, брат ты мой, такие люди, такие люди… из одного кулака пряник кажут, а другим по харе мажут». Сняли выделенное курсивом — осталось неясным, что хотел сказать человек.

Признаться, Комиссия не очень-то и спорила с редактором — издать бы книгу…

СТАРЫЙ ДРУГ

10 сентября 1956 г. Барнаул.

Уважаемая Заяра Артемовна!

Возможно, товарищ Гроссман говорил вам о моем письме к нему по поводу Артема Ивановича. Меня вы, конечно, не знаете, но я надеюсь, что это мое письмо положит основание нашему знакомству, а может быть, и дружбе.

У меня, может, несколько устарелые взгляды на отношения людей между собой, но я привык считать близкими людьми и друзьями своими тех, кто является другом моего друга.

С Артемом мы были друзьями много лет. Это была хорошая, немногословная мужская дружба. Многое в характере роднило нас…

Я познакомился с Артемом в 1923 году. Познакомил нас писатель Алеша Костерин, друг Артема и мой.

Кстати, не знаете ли вы или не узнаете ли о судьбе Костерина?

В 1925 или 1926 г. Артем приезжал в Ростов, проделав на верблюдах долгий путь по Астраханским пескам. Он на несколько дней задержался в Ростове, жил у меня.

В 1928 г. Артем приехал в Новороссийск, где я был редактором «Красного Черноморья». Когда я бывал в Москве, то всегда встречался с Артемом.

В 1931 году я приехал в Москву на работу в «Крестьянскую газету» и недели две жил у Артема на Тверской, на знаменитом диване за книжной полкой. Это была «Артемова ночлежка», где находили приют, кус хлеба и рюмку водки бездомные писатели. Несколько ночей рядом со мной спал бедолага Клычков.

Я не знаю человека, более великодушного и снисходительного к человеческим недостаткам и слабостям, чем Артем, и вместе с тем не было более свирепого, беспощадного, способного на крайности человека, когда он встречался с человеческой подлостью, трусостью, вероломством…

Меня исключили из партии, я был без работы и очень нуждался. Артем прислал мне доверенность на получение в Северо-Кавказском издательстве его гонорара за книгу. Он был настолько деликатен, что давал эти деньги (большая сумма) за то, что я написал когда-то, по его просьбе, речитатив в «Гуляй Волге». Трепливый донской казачишко говорит: «У нас на Дону живут богато» и т. д. Кроме того, в 1934 году я собрал для него в Сибири, куда ездил с выездной редакцией, несколько сот частушек для его книги «Частушка». В предисловии он упомянул мою фамилию. Я не считал его должным, так как отдал ему материалы «Крестьянской газеты», которая начала конкурс на сибирские частушки и забросила, а Артем в это время занимался сбором…

Я считаю своим долгом рассказать об Артеме как о писателе и человеке.

Уважающий Вас М. Пантюхов 1.

26 сентября 1956 г.

Дорогая Заяра!

Ну, вот мы и познакомились и подружились. Ваше хорошее, дружеское письмо меня очень обрадовало.

Мне часто приходилось слышать:

— Почему Артем выбрал такой псевдоним, который ему никак не подходит. Ничего веселого. Он даже улыбаться не умеет. Уж назвался бы Артем Мрачный.

Но мы, знавшие его близко, его друзья, знали, какое горячее сердце, удивительная душевная мягкость и благородство, и радостное жизнеощущение скрыты под суровой внешностью. Он очень мало значения придавал внешней форме. Ему было в высокой степени безразлично общественное положение человека. Для него ценен и интересен был человек сам по себе. Нарком или волжский крючник в его глазах были одинаковы.

Я не знаю, в каком костюме Артем ездил заграницу, но я его иначе не представляю, как в синей косоворотке, штаны-галифе, иногда даже красные, папаха. Иные считали, что Артем оригинальничает и старается внешне походить на своих героев — партизан Гражданской войны. А ему просто была удобна привычная с детства одежда, без всяких там воротничков, галстуков. Человек простой, он ни в чем не признавал изысков.

Для иных Артем казался талантливым примитивом. А Артем был человек высокой культуры, он, например, очень любил французскую литературу. Будучи очень занят своей работой, он, тем не менее, самостоятельно изучал французский язык, чтобы читать Бальзака, Флобера, Мопассана в подлиннике.

Артем — очень цельная, оригинальная натура. Многое в нем было не «как у всех». Для иных он был грубоватый нелюдим, но близкие друзья знали, сколько в нем было озорного, мальчишеского, жизнерадостного. Когда я буду писать воспоминания о вашем отце, я постараюсь написать все вплоть до анекдотического, а уж вы решите, что заслуживает общественного внимания, а что останется между нами.