Андрей Снесарев - Письма с фронта. 1914–1917

Доктор Антипин ушел из полка. Если он тебе напишет, будь настороже к его просьбам… он оказался неважным человеком… правда, не по отношению ко мне, но главным образом по отношению к офицерам. Вопрос о боа я и не хотел с ним поднимать. Я думаю, что на самом деле оно стоит все-таки много дороже, чем 140 руб. Когда несут в магазин для оценки, там, боясь, что дадут для продажи, или из чувства гордости всегда уменьшают цену… 200-то руб. оно стоит во всяком случае. Подумай только о том, что оно обработано в Англии и сколько за это сдерут. Завтра утром отправляю другого почтаря в том даже случае, если старый сегодня не приедет.

Чувствую, что никак не могу дождаться твоих писем. Веду дневник почти без пропусков. Мне очень жаль, что в бытность с Павловым я не мог делать чего-либо подобного; но командир полка более вольный человек, чем начальник штаба, который не может позволить себе такую роскошь. О событиях в дневнике я пишу мало, больше останавливаюсь на думах и впечатлениях, проверяю свои старые выводы и мало-помалу стараюсь разобраться в легионе поднятых войною тем. Она должна перевернуть всю Европу, перечертить государства, пересмотреть некоторые науки и дать новый тон искусствам; и нам надо суметь почерпнуть из нее все те поучения и выводы, которые только можно сделать, дабы по возможности облегчить плечи наших детей и внуков.

Сейчас на дворе туманно и сыро, я сижу в помещичьем домике, Пономаренко собирается топить печку, в окно ко мне глядится густой сад; на одном дереве множество мелких яблок, листья деревьев покрыты влагой и каплями. На душе у меня теперь спокойнее – я и сам не знаю, почему, – но еще недавно в те дни было безжалостно тяжело. На войне впечатлительность протекает оригинально: груды трупов и массы раненых трогают мало, а какой-нибудь печальный уголок – плачущий ребенок, раненая лошадь, плетущийся старик – печалит без конца и роет в грустном сердце тяжелые раны… Нашу «даму» мы покинули, и проснувшись в одно утро она тщетно искала своих двух – даже трех – поклонников. Хотели с нею сняться, но все это нам не удалось.

5 ч 30 мин. Снова берусь, дорогая детка, за письмо. Почтаря все нет. День прояснился, и природа смотрит бодрее. Говорят мои офицеры, что дни хорошие и сухие еще будут… говорят потому, что ввиду дождей, идущих непрерывно, закрадывается сомнение в ясной погоде. Графу постараюсь написать, если для этого уловлю подходящее время. Как ты обходишься без мелкой монеты? Тут офицеры наговорили много курьезного. Я думаю, это сущие пустяки, и газетчики кричат об этом за отсутствием других тем. Бери у мясника до 10 руб., зеленщика до 5, булочника до 1 руб., а там давай бумажки… вот и все.

Давай губки и головку, а также малышей, я вас обниму, расцелую и благословлю.

Дорогая моя Женюра!

Получил от тебя семь писем, начиная с 14 и кончая 18 августа… Основная в них забота – держанье экзамена Генюшей и маленькая грусть по поводу того, что из арифметики письменной он получил 2 и что только благодаря устному – 4 получил 3 в среднем. Но все это я читал, как документы исторические, так как за два дня пред этим я получил от тебя и Генюши письмо от 19-го с извещением, что экзамен выдержан, а рисунок Генюши дополнял вид той формы, которую ты ему купила. Целуй нашего милого мальчика и поздравляй его с достигнутым успехом. Теперь о деле. Нам вновь нужен телефонный провод. Но чтобы не заставлять н[ижнего] чина долго ждать в Петрограде, ты закажи теперь же 20 верст стального провода; провод семижильный. Адрес завода: Кожевная улица. Кабельный завод. Акционерного Общества С. Смотри, чтобы провод был стальной; есть провод бронзовый и также семижильный, но ты его и не заказывай, и не принимай, если предложат, ввиду его полной негодности к работе. Когда закажешь, то телеграфируй, к какому сроку он будет выполнен, и к нему я вышлю в Петроград человека… или, может быть, провод захватит Осип.

Теперь у нас почта вновь налаживается, и послезавтра я вновь от моей женушки получу милые письма. Что Генюша рассеян в арифметике и даже, пока, может быть, не особенно силен, этим всем он только напоминает своего батюшку… мне до 10 лет арифметика никак не давалась, и мой первый учитель (Ник[олай] Петр[ович] Помазков) терял со мною всякое терпение и не думал (он мне говорил потом), что я мог когда-либо преодолеть эту мудрость. Но со 2-го класса у меня как-то внезапно открылся в башке какой-то клапан, я стал математиком и остался им до конца университета…

У меня настроение эти дни неважное, и только Генюшин успех немного меня приподнял и развеселил. Конечно, удачи в жизни сменяются неудачами, но когда первые идут непрерывно, человек разбаловывается и кисло смотрит даже и на маленькую непогоду… Папа прислал мне «Вечер[нее] время» с разоблачениями в Мин[истерст]ве ин[остранных] дел и с Монетным голодом. Все это – пустяки и преходящее… лишь бы побить врага. Давай, милая, твои губки и глазки, а также малых, я вас всех обниму, расцелую и благословлю.

Дорогая моя Женюрка!

Пишу тебе наскорях. Чрез неделю я надеюсь выехать в отпуск в Петроград. Мое генеральство пойдет несколько ранее, в ускоренном порядке. Не попробуешь ли ты позондировать почву, чтобы мне на время предоставили в Петрограде какое-либо генеральское место? Мне хочется немного приотдохнуть, а затем, после нескольких месяцев, я снова готов буду двинуться на фронт. Ведь подумай только, я воюю целых 14 месяцев и безо всякого отдыха; сколько себя ни держи, сколько себя ни наблюдай, а такой период на войне потрясет хоть кого. С кем ты можешь там поговорить, я не знаю, так как не могу себе представить, кто теперь из наших знакомых остался в Петрограде. Моя мысль сводится к тому, чтобы немного отдохнуть; иначе меня ждет бригада и опять-таки строй, а штаб корпуса от меня все равно будет еще очень далеко… Когда ты работала в З[имнем] дворце, там у тебя тоже имелись знакомства… Словом, мысль моя тебе ясна, а как поступить, это тебе и подавно ясно. В Петрограде я надеюсь быть около середины сентября.

Сейчас погода у нас божественная. Я только что сделал 30 верст верхом и чувствую себя очень хорошо. Во время езды узнал, что я буду представлен в генералы в ускоренном порядке. Там же, т. е. в штабе дивизии, я позондировал почву относительно отпуска и получил принципиальное согласие.

За твоими письмами – и для опускания сего – посылаю специального нарочного, так я соскучился по твоим письмам. У нас вчера была огромная удача, о которой ты будешь завтра читать в телеграммах… по-видимому, дела наши поворачиваются в благоприятную сторону, и мне почему-то думается, что у наших врагов может вся затея рухнуть сразу, во всю глубину и ширину… особенно это можно ожидать в Австрии, где нити все напряжены до крайности.