Николай Крылов - Не померкнет никогда

Разумеется, все это держалось в строжайшем секрете и было известно ограниченному кругу лиц. В штарме знали о предстоящих действиях лишь те, кто непосредственно участвовал в их подготовке. О том, как будет использована новая дивизия, не информировалось пока и командование Западного и Южного секторов.

Времени на подготовку было в обрез. Но все же я два дня подряд выезжал с майором Васильевым и капитаном Харлашкиным в Восточный сектор: требовалось провести рекогносцировку на местности, чтобы поконкретнее определить порядок взаимодействия всех выделяемых для контрудара сил.

Я не был в Восточном секторе недели три. С полковником Коченовым по нескольку раз в сутки разговаривал по" телефону, а увиделись впервые после того, как его сюда перевели.

"Полевой укрепрайон" Коченова пережил с тех пор немало тревожных дней, хотя с конца августа он и не принимал на себя главные вражеские удары. Перейдя здесь к обороне, противник держал позиции 421-й дивизии под постоянным обстрелом, а время от времени вновь и вновь пытался наступать то на одном, то на другом участке или даже на всем фронте сектора, как было, например, 17 сентября.

— Проверяет бдительность… — усмехнулся, рассказывая об этом, Григорий Матвеевич.

Действительно, враг вел себя на этом направлении так, словно рассчитывал где-нибудь да застать нас врасплох и прорваться к такой близкой от его переднего края Пересыпи. Тут, за дамбой Куяльницкого лимана, по-прежнему минированной на случай осложнения обстановки, особенно остро чувствовалось, насколько важно оттеснить противника от северных ворот Одессы: как для того, чтобы прекратился артиллерийский обстрел, так и для того, чтобы исключить на правом фланге обороны опасные неожиданности.

Коченов управлял сектором уверенно. Судя по всему, он был весьма доволен Осиповым (теперь уже не интендантом 1 ранга, а полковником), полк которого, 1330-й стрелковый по новому официальному наименованию, в дивизии называли по-старому — морским.

Григорий Матвеевич вспоминал бои в конце августа, когда надо было остановить врага любой ценой и моряки поднимались в контратаку иногда всем полком. Тогда и прозвал их враг — это мы узнали от пленных — черной тучей… Теперь большинство бойцов осиповского полка носили армейские гимнастерки, подпоясанные флотским ремнем о якорем на бляхе. В расстегнутом вороте (это было разрешено) виднелась бело-голубая тельняшка — "морская душа". В такой форме прибывали и последние отряды добровольцев из Севастополя. Все моряки уже имели каски, но в спокойной обстановке, во время передышек, разрешалось носить бескозырки.

— А они все норовят наоборот: в бескозырке — в атаку! — пожаловался Коченов.

Произведенные комдивом перестановки в командном составе пошли на пользу. Полки молодой дивизии, видимо, успели стать — также и за счет нового пополнения — более однородными. Но после того как нам пришлось взять отсюда кавполк армейского резерва, а потом и кое-что еще, семнадцать километров фронта от моря до Куяльницкого лимана и от него до Хаджибейского держали семь-восемь стрелковых батальонов. А собственная артиллерия — в среднем три ствола на километр, считая и подвижные батареи моряков (стационарных береговых в Восточном секторе не осталось).

Не густо, что и говорить. Даже с учетом обеспеченной поддержки из других секторов и огня кораблей, более эффективного здесь, чем где-либо еще. Какое охватывало нетерпение при мысли, что скоро вся обстановка на этом направлении должна резко измениться!

Стараясь не давать воли эмоциям, я заставлял себя сосредоточиться на разных практических вопросах, множество которых следовало не упустить сейчас из виду. Но горячего Харлашкина так и прорывало, когда мы, осматривая район будущего наступления, оставались где-нибудь одни.

— Ох и здорово получится, товарищ полковник! Ох и наклепаем мы тут им! упоенно шептал он, жадно вглядываясь в открывавшиеся с какой-нибудь высотки дали, где различались или просто угадывались Александровка, обе Дофиновки, Чебанка…

Я понимал темпераментного Константина Ивановича. Сознавать, что какие-то населенные пункты на нашей земле, а тем более хорошо знакомые тебе селения, мы отобьем у врага не когда-нибудь, а через несколько десятков часов, было в сентябре сорок первого редким для военного человека счастьем. А для нас на одесском плацдарме, до сих пор только сжимавшемся, — счастьем вообще еще не изведанным.

С первой рекогносцировки мы все вернулись настолько возбужденными, что с трудом заставили себя немного отдохнуть. В ту ночь такая возможность еще была. После повторного выезда стало уже совсем не до отдыха: пришло время сводить все расчеты в плановую таблицу боя, которую завтра должен был утвердить командарм.

* * *

О задаче, которую Приморская армия решала частью своих сил 22 сентября 1941 года, военные историки теперь обычно говорят как о контрударе. А если имеют в виду также приуроченную к этому дню высадку морского десанта под Григорьевкой, то как о совместной, комбинированной операции армии и флота.

Суть, однако, не в терминах. В дальнейшем подобные действия одной-двух дивизий иногда называли просто крупной контратакой. Если считать таковой и наш контрудар, ото не умалило бы его значения.

Главное заключалось в том, что защитникам Одессы, для которых высшим мерилом боевого успеха был удержанный рубеж, теперь становилось под силу существенно потеснить врага, отбросить его назад. Мы задались целью вновь овладеть теми позициями, откуда противник вот уже почти месяц держал под огнем значительную часть города в порт с ведущими к нему фарватерами.

В успех верилось твердо. Правда, даже появление в Восточном секторе 157-й дивизии не обеспечивало нам численного превосходства над противником на этом направлении. Но левый фланг осаждавшей Одессу 4-й румынской армии представлял, по всем данным, все же наиболее слабое ее звено, и атаковать тут врага, имея ограниченную цель, с такими силами, какими мы теперь располагали, было можно.

Нам противостояли здесь "старые знакомые" — 13-я и 15-я пехотные дивизии противника, основательно потрепанные приморцами в прошлых боях. Они не раз пополнялись, имели значительные средства усиления, в том числе много дальнобойной артиллерии, но при всем этом обладали, по нашей оценке, меньшей боеспособностью, чем, скажем, дивизии, сосредоточенные сейчас против Южного сектора.

На руку нам было также то, что боевые порядки врага, как неоднократно устанавливала разведка, становились реже по мере приближения фронта к морю, очевидно, вследствие стремления уменьшить потери от огня кораблей. Корабельную артиллерию мы рассчитывали максимально использовать и для поддержки наступления.