Из Курска в Рим. Воспоминания - Виктор Иванович Барятинский
В Деревеньках жил при Елизавете Дмитриевне отец ее князь Дмитрий Вахтангович Орбелиани. Он был настоящий тип грузина по понятиям, по манерам и по особенному гортанному произношению русского языка. К вечернему обеду он надевал свой национальный костюм с висячими сзади длинными рукавами и, кроме русского и грузинского, не говорил ни на каких других языках. Оставался он при дочери почти до самой кончины фельдмаршала.
В Деревеньках жила также молодая девица Тебро[595], привезенная князем Орбелиани из Тифлиса, оставленная на его попечение покойной его женой, княгиней Марией Ивановной. Она была сирота и дочь умершего священника, из грузин. Находясь в детстве в Цинандали во время знаменитого набега лезгин[596], она была увезена в горы и жила в плену у Шамиля с княгинями Орбелиани и Чавчавадзе. После выкупа последних она была привезена в Тифлис, где княгиня Мария Ивановна Орбелиани взяла ее к себе и позаботилась о ее воспитании. Тебро Павловна была необыкновенна красива и мила, и была весьма любима.
Брат мой пригласил из Англии рекомендованную ему тамошними его знакомыми даму — madamе Bertini, которая до того была в звании воспитательницы в некоторых домах английской аристократии и, кажется, тоже при Английском Дворе, где ее знали и очень почитали. Madamе Bertini нашла в молодой грузинке благодарную почву и приложила всё свое старание к развитию ее природных дарований и добрых качеств.
Молодая девица спустя несколько лет вышла замуж за Василия Львовича Нарышкина[597], сделалась матерью большого семейства и приобрела общее уважение своей высокой душой, прилежным и спокойным исполнением супружеских и материнских обязанностей (среди часто повторяющихся тревог и всякого рода преград).
При моем брате состоял адъютантом Вавила Александрович Кузнецов, честный и добрейший человек и, кажется, преданный своему начальнику: обязан был он всем ему. В Тифлисе Кузнецов в прежние времена был простым писарем при наместнике, потом попал к нему же в адъютанты, а впоследствии, по его же ходатайству — во флигель-адъютанты; после смерти брата он был произведен в генерал-майоры и получил место помощника моего племянника Анатолия Владимировича Орлова—Давыдова[598], при конторе московских Императорских дворцов, что обеспечило его на всю жизнь.
Остальные лица, составляющие свиту фельдмаршала в первое его пребывание в Деревеньках, были:
1. Всеволжский[599], служивший ему секретарем и отличавшийся прекрасным почерком; им были написаны почти все копии разных писем Государя, Великих князей и некоторых государственных людей. Письма эти составляют несколько больших томов, оставленных мне братом и хранящихся у меня в Груновке;
2. Висковатов — молодой ученый[600] Дерптского университета, бывший при брате тоже вроде секретаря и редактора. Он впоследствии был профессором в университете и, как писатель, приобрел некоторую известность;
3. Доктор француз, привезенный братом из Парижа.
4. Все, поименные в моем рассказе лица приезжали несколько раз с фельдмаршалом в гости в Груновку, которую он очень любил и, где я всегда помещал их всех, как мог. Он привозил с собой даже казаков, а когда я был один то и повара. Число гостей с прислугой простиралась иногда до 17 или 18 человек.
Seelach
Июнь 1895
Епископ на час
Случай из поездки в Курск в 1882 г.
Во время пребывания моего летом 1882 г. в Груновке я ездил недели на две в имение свое Нижн<ие> Деревеньки.
Имея надобность повидаться с епископом Курским[601] по церковным делам, я телеграфировал ему из Деревенек, прося уведомить меня, может ли он меня принять на следующий день.
Ответ был утвердительным и я приехал в Курск в назначенное время, то есть около 7—ми часов вечера. Взяв извозчика на станции железной дороги, я отправился в город, отстоявший от нее версты на две, прямо в архиерейский дом[602]. К крайнему моему удивлению я узнал, что епископа не был дома, что он находился в то время за городом, на даче.
Ключарь его преосвященства, услышав о моем прибытии, пригласил меня в приемную, и известив меня, что Владыка живет на даче и просил меня туда пожаловать, велел запрячь экипаж, а пока угостил меня прекрасным душистым чаем.
Когда доложили, что экипаж готов, я вышел к подъезду и увидел двухместную на высоких рессорах карету, запряженную парою вороных выкормленных жеребцов с длинными волнистыми гривами и хвостами, напоминавшими мне кардинальских лошадей в Риме в прошедшие времена. Поддерживаемый с обеих сторон, я уселся в карету и выехал, вскоре после заката солнца.
От архиерейского дома, прилегающего к собору губернского города, тянется бесконечная широкая улица с рядами, лавками по обе стороны и домами зажиточных горожан.
С самого начала моей езды я заметил, что люди выходили из лавок на улицу, снимали шапки и низко кланялись. Это продолжалось и далее, и я, к крайнему изумлению и смущению, убедился, что меня принимали за самого преосвященного. Видно было, что благочестивые жители Курска хорошо знали экипаж уважаемого своего епископа и с благоговением ожидали его благословения. Их заблуждению способствовали наступившие уже сумерки, не мешающие однако же разглядеть в полумраке бороду, занимающую внутренность кареты.
Тучные лошади везли меня тихо и даже какою—то торжественною поступью, как подобает лошадям такого высокого духовного лица. Приветствия и низкие поклоны продолжались безостановочно.
И вдруг явилось у меня непреодолимое влечение воспользоваться своим, созданным обстоятельствами, положением, и осенять православный народ Курский своим благословением. Поклоны, мне казалось, еще участились.
Проехав в оказавшиеся в конце улицы, как будто нарочно для меня, для большего почета, в триумфальные ворота, я
