Афанасий Никитин - Владислав Александрович Толстов
Еще один важный вопрос, на который пытались ответить исследователи (в частности, А. Осипов, В. Александров, Н. Гольдберг): когда именно Афанасий создавал описание своего путешествия? Это тоже важный момент. Если во время скитаний по Индии, запечатлевая разрозненные впечатления – это одно. А если уже после возвращения на родину, по пути из Кафы в Смоленск, записывая мемуары как цельный текст – совсем другое. Во втором случае Афанасию приходилось полагаться на собственную память, записывать наиболее сильные, «ударные» эпизоды. Исследователи, кстати, склонялись к мнению, что свои записи Никитин делал разрозненно на протяжении всех шести лет, а в последние месяцы перед возвращением, уже собираясь на родину, «причесал», отредактировал окончательный текст. О том, что эти записи не были единым сочинением, писавшимся «задним числом», говорит хотя бы то, что Афанасий часто рассказывает о своих переживаниях в настоящем времени, или выражает недоумение, чем закончится то или иное его приключение.
Исследователей интересовал, как всегда, и главный вопрос – а сам ли Афанасий написал «Хождение»? Нет ли в этом тексте какого-то подвоха, скрытого авторства? Что, если вовсе не Никитин автор «Хождения»?
Пожалуй, самые убедительные доказательства авторства тверского купца предоставила В. П. Адрианова-Перетц, опубликовавшая в 1948 году статью, где «Хождение» сравнивалось с произведениями близкого жанра – паломническими «хожениями», изучению которых Адрианова-Перетц посвятила много лет. Она занималась «хожениями» игумена Даниила (в различных версиях и переработках), Арсения Солунского, Даниила Корсунского, Василия Гагары, Ипполита Вишенского. И сопоставляя их с «Хождением за три моря», пришла к выводу, что Афанасий Никитин – реально существовавший автор. Отдав – сознательно или невольно – дань принятой в его время литературной традиции, он, писала Адрианова-Перетц, «создал для передачи своих впечатлений лично ему принадлежащую манеру изложения, свой стиль». Она, как и Трубецкой, обратила внимание на так называемые «варваризмы» в тексте «Хождения за три моря» – отдельные слова и фразы, написанные на своеобразном тюрко-персидском жаргоне, – но нашла этому другое объяснение: предположила, что на этом оригинальном арго изъяснялись русские купцы, торговавшие в Средней Азии. И сам Афанасий, используя эти слова и фразы в своем тексте, вовсе не старался придать тексту занимательности, остросюжетности, «экзотичности» – он писал на том языке, к которому привык, на котором общался с деловыми партнерами. С кем поведешься, от того и наберешься.
Уже в первой редакции своей статьи В. П. Адрианова-Перетц охарактеризовала Никитина совсем иначе, чем это делали авторы, склонные видеть в авторе «Хождения» купца-дипломата, сознательно стремившегося в Индию и удачно осуществившего там свою миссию: Она справедливо заметила, что из текста «Хождения» не видно, что торговые дела в Индии «складывались для Никитина особенно благоприятно. Он вообще проходит перед читателем больше как любознательный путешественник, чем как деловитый купец, совершающий выгодные сделки». С полным основанием Адрианова-Перетц возражала и против версии, будто Афанасий записал свое произведение только после благополучного возвращения домой: «Не говоря уже о том, как трудно, а порою невозможно удержать в памяти такое обилие фактических подробностей (например, точное указание расстояний между городами в днях пути и в ковах), обстановка тяжелого обратного путешествия была совсем не подходящей для литературного труда…» В тексте «Хождения», отмечала она, есть несомненные следы того, как иногда свои размышления Никитин записывал сразу. Так, перед описанием похода Мелика на Виджаянагар Никитин задумывается, каким путем ему возвращаться на родину, и записывает эти тревожные мысли явно сразу, еще перед путешествием, поэтому и рассказывает о них в настоящем времени» («Господи боже, на тя уповаю, спаси меня, господи! Пути не знаю» – это явно пишет человек, попавший в заваруху и не знающий, как из нее выбраться).
Но главный вывод, к которому пришла Адрианова-Перетц – что перед нами подлинные путевые записки, созданные тверским купцом во время его путешествия в Индию. Текст записок, несомненно, состоит из нескольких разновременных пластов. Описание начала путешествия (путь до Дербента, ограбление в пути, путь через Каспийское море) Никитин, очевидно, составил, уже проделав значительную часть пути – в Ормузе или даже в Индии; рассказ об обратном пути до Крыма также написан после его окончания – вероятнее всего, в Кафе. Остальной текст, построенный по типу дневника (хотя и без разбивки на отдельные дни), был написан до возвращения из Индии, но также не единовременно.
В общем, делаем вывод. Для того чтобы понять место «Хождения за три моря» в русской литературе и общественной мысли, нет необходимости делать из этого сочинения «экзотическое» повествование, в котором выражения горя и радости сочинены задним числом для большей драматизации. Не надо делать дипломата и «торгового разведчика» и из самого «грешного Афанасия». Его записки, рассматриваемые без каких-либо домыслов об их «государственном» назначении или скрытом смысле, достаточно драматичны и сами по себе.
* * *
О драматичности надо сказать особо. Нельзя не заметить, что «Хождение за три моря» – очень ЭТИКЕТНЫЙ текст. Поясним, что имеется в виду. Древнерусские авторы чаще всего, описывая свои путешествия, писали не то, что с ними происходило, а то что ДОЛЖНО БЫЛО произойти согласно определенным литературным канонам. Это же можно отнести к древнерусскому биографическому жанру: образы святых в древнерусских житиях – это, по известному выражению Василия Ключевского, «не портреты, а иконы». Вовсе не является гарантией достоверности и повествование от первого лица в литературных памятниках: в таких повествованиях, например в «Сказании об Индийском царстве» – в легендарном письме индийского «царя-попа» Иоанна византийскому императору, в сказочной «Повести о Вавилоне» XV века, в рассказе новгородцев, видевших «земной рай», включенном в летописное Послание Василия Федору, – от первого лица сообщаются явно фантастические и сказочные эпизоды.
Эта фантастичность практически отсутствует в «Хождении за три моря». Никитин пишет как слышит (иногда буквально – названия чужеземных городов он записывал на слух, и это впоследствии потребовало отдельной расшифровки исследователей). Он пишет, но не сочиняет: не домысливает, не воображает, не фантазирует. Во всем «Хождении» есть только два явно легендарных рассказа – о птице «гукук» и «князе обезьянском», и то записано это с чужих слов («сказывают…»). Тверской купец вовсе не
