Филипп Эрланже - Регент

Но мир менялся с пугающей быстротой. Парламент приговорил виновного к колесованию. Стол герцога Орлеанского был завален письмами, в которых его просили о разумной строгости; вся аристократия Европы умоляла Филиппа по крайней мере смягчить наказание. Но регент был непреклонен, и приговор привели в исполнение 26 марта на Гревской площади.

Неумолимый там, где дело касалось его родственника, Филипп был чрезвычайно снисходителен к своим личным врагам, бретанским заговорщикам, приговоренным к казни в тот же день, что и граф де Ори. Дюбуа, звезда которого находилась в самом зените, был недоволен мягкосердечием Филиппа: ведь бумаги, найденные в старых замках Бретани, дышали «независимостью, республиканизмом, подстрекали к восстанию». Поэтому проявление слабости, по мнению Дюбуа, могло привести к непредсказуемым последствиям, и бывший наставник регента не хотел рисковать.

И скрепя сердце герцог Орлеанский позволяет, чтобы де Понкалье, де Тальуэ, де Куэдик и де Моплуи поднялись на эшафот; однако их сообщники были помилованы, а указом от 15 апреля в Бретани была объявлена всеобщая амнистия.

Но герцог Орлеанский пребывал в грустном и подавленном состоянии: тени четырех обезглавленных в Нанте людей преследовали его угрызениями совести; он терзался из-за того, что боялся продолжать начатую политику, из-за того, что упрекал сам себя за выбор подобной политики.

Что же до Дюбуа, то тот наслаждается собственным триумфом. Для Лоу подобный апофеоз был весьма опасен. Дабы доказать, что он никогда не оставит без поддержки изобретателя ценных бумаг, Филипп пожаловал его званием, в котором Людовик XIV отказал даже Кольберу, — суперинтендант финансов.

День гнева

(апрель 1720 — март 1721)

Однако Лоу не терял надежды обойти трудности, которые мешали его системе принести свои плоды. Если бы враги набрались терпения и подождали несколько месяцев! Если бы мануфактуры работали спокойно, если бы Луизиана отдала таящиеся в ней сокровища! Но герцог Бурбонский вечно требовал, чтобы ему заплатили, парламент вечно поднимал шум из-за пустяков, добиваясь путем демагогии дешевой популярности, д’Аржансон содержал армию шпионов, Ноай только и мечтал о реванше, а Дюбуа, не вставая открыто ни на чью сторону, выжидал.

На тайном заседании в Пале-Рояль 21 мая был выработан указ, согласно которому курс акций падал ежемесячно на пятьсот ливров, и к 1-му декабря, таким образом, должен был достигнуть пяти тысяч ливров. Одновременно понижалась и стоимость банковских билетов — на 50 % в квартал.

Это было потрясение. И если можно было успокоить герцога Бурбонского, бросив ему четыре миллиона, то успокоить простых держателей акций, которые вследствие этой операции разорялись, было невозможно. Доверие, лежащее в основе этой системы, испарилось, уступив место панике. Народ пытается взять приступом Банк, разбивает там стекла, требует головы Лоу. В ответ на это герцог Орлеанский приглашает шотландца в свою ложу в Опере, давая понять, что никогда его не бросит.

Но этот рыцарский жест совершенно неспособен успокоить обезумевший город. Вернувшийся с каникул парламент тут же берется за дело и приговаривает суперинтенданта и его сотрудников к смертной казни, а затем заявляет, что он «бросится к ногам короля».

Регент не осмеливается противоречить. И снова люди в красных мантиях идут пешком по Парижу, но на сей раз толпа встречает их не насмешками, а одобрительными возгласами. Герцог Орлеанский почувствовал, что бразды правления ускользают из его рук. Он не мог положиться даже на гвардию, поскольку ее офицеры увлекались игрой на бирже.

Находясь на положении полуузника в собственном дворце, Филипп вынужден принять членов парламента, отменить указ, сместить Лоу с его должности и приставить к нему гвардию, якобы чтобы помешать тому убежать, на самом же деле для охраны. Так роковая ошибка за неделю перечеркнула все результаты, достигнутые в течение двух лет.

Парламент требует проверить отчетность Компании и Банка. Эксперты, предполагавшие найти авгиевы конюшни, находят полный порядок: у Компании триста судов, товаров на миллионы, Луизиана процветает. Немного разума и терпения — и все мечты стали бы явью.

Отчет комиссии экспертов вызвал у Филиппа угрызения совести и ярость против врагов Лоу. Шотландец отказался снова принять пост суперинтенданта и был назначен государственным советником по вопросам коммерции, директором Компании и Банка. С заговором было покончено, братья Пэри отправлены в изгнание, д’Аржансон снят со всех должностей и удален от двора.

Чувствуя, что солнце их закатывается, регент и Лоу стараются изо всех сил спасти построенное ими здание. Но они бессильны против неудачи и не могут вернуть утраченное доверие.

И когда корабль, пришедший из Сирии, привез в Марсель чуму, отчего все торговые операции Компании остановились, акции сразу упали до 4000 ливров. Что же до банковских билетов, то они, казалось, жгли руки их обладателям. Еще шесть месяцев назад один кредитор едва не заколол шпагой своего должника за то, что тот собирался оплатить свой долг золотом, а не банковскими билетами или акциями. Теперь же с рассвета и до поздней ночи толпа осаждала здание Банка, надеясь получить хоть несколько монет за свои бумажные деньги.

В июле поток, устремлявшийся ежедневно к окошкам Банка, достиг таких размеров, что Банк не менял банкноты достоинством меньше десяти ливров. Люди стояли по всей узкой улочке Вивьен, затем толпа заполняла парк возле здания, где размещался Банк, и только на выходе из него образовывалось какое-то подобие очереди. Когда в парк набивалось полно народу, жандармы закрывали ворота, и люди порой висели на решетках.

Столпотворение началось еще ночью 17 июля. К рассвету было уже пятнадцать задавленных толпой людей. С криками ужаса и возмущения разъяренная толпа подхватила трупы и отнесла — один к дворцу Тюильри, пять — к особняку, где жил Лоу, и три — к Пале-Рояль. Шотландец, приехавший к принцу, увидел, что его оставленная у Пале-Рояль карета разнесена в щепки, и побоялся выйти. Бледный как полотно, регент сохранял внешнюю невозмутимость: следовало позаботиться о том, чтобы очистить аллеи дворца от разъяренной толпы и разместить на первом этаже переодетых солдат.

Вопли под окнами не прекращаются, слышатся предложения сжечь весь квартал и похоронить всех банкиров и семейство герцога Орлеанского под его обломками. Но парламент не решается воспользоваться этой ситуацией, и не имеющая определенной цели толпа мало-помалу рассеивается. Филипп приказывает окружить город кольцом войск.