Штрихи и встречи - Илья Борисович Березарк
Он узнавал об указе еще до того, как об этом становилось известно из газет. Вообще его предприятие было поставлено солидно, умело, даже с ручательством. Бывало, бедные мальчики сидят полуголые в воинском присутствии, дрожат, волнуются… и вот открывается потайная дверь и появляется Неблер, как всегда одетый с иголочки, с каким-то фантастическим розовым галстуком. И все повеселели: все будет в порядке, шито-крыто, как полагается в солидном деле.
В Кисловодске многие знали Алексея Васильевича Сабурова. Это был известный екатеринославский хирург, кажется солидный и умелый врач, но «состояние» его, то есть небольшой капитал, возник в результате особых операций, так сказать, деликатного свойства. Вступая в соревнование с самой природой, он восстанавливал девичью невинность. Что сказать! Время было такое — война, легкие нравы, и сохранился еще семейный деспотизм. Сложен был семейный быт тех времен. «Соблазненные» девушки охотно делились с доктором последними деньгами. Их будущие женихи и мужья, конечно, не имели об этом никакого понятия. Как выяснилось, эта операция довольно старая. О ней говорится в новелле Сервантеса «Подставная тетка». Но с тех пор прошло несколько сотен лет, и медицина, конечно, усовершенствовалась. Во времена Сервантеса это была сложная и мучительная операция. А наш доктор делал ее очень умело, быстро и совсем безболезненно.
Да, поистине странные занятия были у некоторых подданных русского царя в последние годы существования империи! Даже знаменитый английский писатель Честертон, автор книги «Клуб необычайных профессий», таких бы не придумал.
МОЯ ИСПОВЕДЬ
И вдруг перед самым окончанием гимназии выяснилось, что для поступления в университет кроме благонадежности требуется свидетельство об исповеди. Среди знакомых моих родителей духовных лиц в это время не было. В нашей семье в бога не верили, как-то обходились без него. Проще всего казалось обратиться к нашему преподавателю закона божьего, к либеральному священнику отцу Иоанну. Но, как на грех, он был недоволен мною. Он пытался как-то примирить богословие с естественной историей, концы с концами у него не сходились, и я попытался ему возражать. Он был недоволен и обижен. При таких условиях обращаться к нему я считал неудобным. Отец обещал найти покладистого священника, но не нашел. Пришлось обратиться к нашему приходскому священнику Покровской церкви, отцу Никанору. Говорили, что он человек добрый, любит молодежь, только не чужд некоторых мирских пороков — порой выпивает.
И вот я в церкви. Положил, как полагается, рубль в кружку. Священник накладывает на меня епитрахиль, и я чувствую себя как лошадь в упряжке. Священник садится рядом со мной, и меня удивляют его слова:
— Знаю, сын мой, что тебе не исповедь нужна, важно свидетельство для аттестата.
Я промолчал.
— Грешен ли, сын мой, против седьмой заповеди?
Седьмая заповедь — это «не прелюбы сотвори». Но что делать, если семнадцатилетний юноша по этой части действительно безгрешен? Правда, он уже читал «Половой вопрос» Фореля и одну из книг начинавшего входить в моду Фрейда, иногда влюблялся в барышень, но это были невинные увлечения.
— Безгрешен, — говорю.
— Грешен ли против седьмой заповеди? — повторяет он.
— Безгрешен, я уже вам сказал.
Как будто бы он мне не верит. И в третий раз:
— Грешен ли против седьмой?
По-видимому, необычайная для меня обстановка и странное упорство священника привели к тому, что я совсем разнервничался, не выдержал, заплакал. Я уже считал себя взрослым, и мне было стыдно этих слез. Как смеялись потом дядя Саша и некоторые мои товарищи, когда я им честно рассказал о моей исповеди!
— Ох и нервен ты, сын мой, — сказал священник. — Но роптал?
— Роптал, — охотно подтвердил я, хотя совершенно не понимал, к чему относился этот ропот, на что и когда я роптал.
По-видимому, этот не слишком большой грех был мне отпущен очень легко. Надлежало еще прийти на следующий день причаститься, то есть отведать просфору и ложку вина, которые считались телом и кровью Христа.
Только через несколько лет священник-расстрига, работавший со мной в советском отделе народного образования, разъяснил мне секрет этой злосчастной исповеди:
— Ему нужно было отпустить хоть какой-то грех, иначе исповедь признается недействительной, и он не вправе требовать за это свою мзду.
— Но почему он так настаивал на седьмой заповеди?
— Он, вероятно, знал, что мальчик из хорошей, интеллигентной, сравнительно обеспеченной семьи. Даже неудобно спрашивать, убил ли он кого-нибудь или ограбил, а другие грехи, упоминаемые в библии, уже устарели. Например, «не пожелай вола и осла ближнего своего». Где в городе волы и ослы? «Не пожелай раба ближнего». Но рабства давно не существует. А это грех возможный, может с каждым случиться.
Когда я пришел на причастие, я встретил знакомого реалиста Колю Курдюмова. Он был сыном кубанского винодела и, несмотря на молодость, хорошо разбирался в винах. Я подождал его в садике при церкви и спросил о его впечатлении.
— Сам наклюкался, — сказал он о священнике, — а добрый кагор испортил, разбавляет сырой водой.
Больше я от него ничего не добился.
СЫН КУПЕЧЕСКОГО СЫНА
Вероятно, никто, кроме историков и людей уже совсем дряхлых, не знает, какие были сословия в царской России. А принадлежать к тому или другому сословию было обязательным. Это вписывалось в паспорт и в какой-то мере определяло положение человека и отношение к нему других людей. Сословий, в общем, было немного. Конечно, господствующим сословием было потомственное дворянство, но наряду со столбовыми дворянами здесь было немало выслужившихся дворян и их потомков. Потомственное дворянство давал генеральский чин и соответствующий ему чин действительного статского советника по гражданской службе. Я уже рассказывал, что мы приветствовали директора нашей гимназии, когда он стал потомственным дворянином.
Было дворянство личное. Личными дворянами считались все офицеры и большая часть чиновников. Их дети были причислены к сословию потомственных почетных граждан. Такими потомственными гражданами были и многие интеллигенты, лица, окончившие некоторые привилегированные высшие учебные заведения. Включали в это сословие и за особые заслуги. Так, неожиданно стал потомственным почетным гражданином наш дядя Саша за технические усовершенствования на Минераловодской ветке. Он очень смеялся над этим своим новым званием.
Особое сословие составляло духовенство. Но, в отличие от Франции XVIII века (которую сейчас, пожалуй, лучше знают, чем Россию начала XX), оно не считалось у нас привилегированным сословием. Не было и единого третьего сословия. Купечество было выделено в особое сословие. Низшими податными сословиями считались мещанство и крестьянство. Рабочего сословия не было. Рабочие или ремесленники считались мещанами или крестьянами (обычно это были выходцы из деревни).
Конечно, в то
