Владимир Лапин - Цицианов

Увеличение податей превысило критический «порог». Началась экономическая деградация. Обедневшее податное население, несмотря на драконовские меры по выколачиванию недоимок, не могло выплачивать требуемые суммы. Поскольку легальные и традиционные средства фиска себя исчерпали, члены царской фамилии стали практиковать конфискацию чужого имущества, что окончательно деморализовало общество. Началось бегство крестьян, для которых жизнь на родине становилась менее спокойной и сытной, чем на чужбине. Обезлюдели многие деревни, поступления в казну почти полностью прекратились. Немалое число княжеских и дворянских семей оказалось на грани полного разорения.

Что касается внешней угрозы, то Кнорринг обратил внимание на крайне невыгодную для Грузии военно-стратегическую ситуацию, сложившуюся в Закавказье. Если с севера угроза нападения была минимальной, то восточные и южные рубежи требовали постоянной защиты. Главную опасность, по мнению главнокомандующего, представляли жители Дагестана, которые «…будучи многолюдны, питаясь грабежом и разбоем, занимаясь беспрестанно войной или по найму, или по надежде получить добычи, вторгаются… многочисленными скопами в Грузию, коей границы открыты, а нутр (внутренние районы. — В.Л.) наполнен гор и лесов, и производят злодеяния тем удачнее, что Грузия не содержит войск готовых, и поселяне должны сами отражать нападения, не имея нужных даже к тому оружий; тем дерзновеннее, что природа щедро оградила жилища их от возмездий». Со стороны Гянджинского ханства «Грузия тоже не представляет препон, ни искусственных, ни натуральных, всегда отверзтый путь для персиян, так что в одни сутки является под стенами Тифлиса персидская от Ганджи конница, и ганжийский хан, первый который бывает ее путеводителем, стараясь об обессилении Грузии для вящего отчуждения себя от ее зависимости».

В конце XVIII века Турция не проявляла агрессивных намерений, но на территории приграничных пашалыков находили себе убежище отряды дагестанцев, с которыми тамошние паши предпочитали не ссориться, так как использовали их для держания в узде местного населения. Наемники пользовались их попустительством и грабили приграничные грузинские земли. По поводу консолидации сил христианских государств Закавказья Кнорринг писал: «В защите своей могла бы Грузия полагаться на единую помощь одноплеменцев своих имеретинцев, но союз сих обеих держав не так тесен, чтобы благом одной занималась другая. Ибо известно, что и в приближении к Грузии Ага-Магомет-хана имеретинский царь с войском своим, хотя и был соединен с войсками грузинскими и вообще с царем Ираклием Теймуразовичем готовился отразить сего неприятеля; однако же, по появлении оного, имеретинцы и сам царь не только грузин оставили, но еще рассыпавшись по всей Карталинии, причинили ей не меньше вреда, как персы, грабя народ, в горах от последних тогда укрывавшийся». Главнокомандующий считал, что примирение двух противоборствующих партий невозможно, тем более что группировка, возглавляемая царицей Дарьей, имела тогда гораздо больше шансов на победу: во-первых, она была многочисленнее, во-вторых, опиралась на завещание царя Ираклия, по которому престол должен был достаться его детям от первого брака, а не детям Георгия XII. В-третьих, эта партия, являясь противницей соглашения с Россией, могла рассчитывать на щедрую финансовую помощь от персов и турок. Наконец, царевич Давид пользовался меньшей поддержкой со стороны населения, поскольку, «вопреки древних предков его обычаев, сочетался браком с женщиной армянской нации». Дополнительным аргументом в пользу Иулона могла стать поддержка со стороны Имеретии, царь которой был связан родственными узами с царицей Дарьей и настороженно относился к переходу Грузии под российский скипетр. Без прямого вмешательства России, по мнению Кнорринга, «…царевич Давид, с потерей способов достичь престола, ежели и ускользнет от насильственных бедствий, негде искать будет с братьями и с прочими сообщниками своими пристанища, как, следуя примерам предков своих, под благотворным покровом Вашего императорского величества». Другими словами, он, как Арчил Имеретинский и Вахтанг VI Грузинский, мог найти поддержку только у своего могучего северного соседа. Наличие «правительства в эмиграции» на территории России было ценным приобретением только в случае политической активности на Кавказе. В противном случае царевич, мечтающий о реванше, мог создать массу неудобств Министерству иностранных дел, став к тому же заметной обузой для казны.

В своем отчете Кнорринг еще раз ответил на вопрос, поставленный императором: «На собственном ли убеждении необходимости и отечественной пользы основано было преклонение царства грузинского под российскую державу и единодушно ли все высшие состояния и народ признали поступок сей себе во спасение»? Ответ был положительным. Намерение царя Ираклия «предать Грузию под законы российские» не смогли поколебать никакие усилия противников этого политического действа. Царь пытался организовать в 1795 году встречу с командовавшим Кавказской линией генералом Гудовичем, но этому помешало вторжение Ага-Магомет-хана. Георгий XII также хотел продолжить линию отца, но действовал тайно. Он дал распоряжение своему послу в Петербурге договариваться о переходе Грузии в подданство России «…с тем же однако, чтобы он, и по нем наследники его, оставаясь при титуле царей грузинских, управляли областями оной по законам, кои императорскому величеству благоугодно было бы для нее начертать». Спасая свою страну от действительно гибельной феодальной анархии, царь обеспечивал одновременно свою победу в борьбе с «партией» царевича Иулона. Далее Кнорринг откровенно заявлял, что только половина местного дворянства, «ведая внутреннее и внешнее состояние отечества своего, зная сколь нетвердо достояние каждого в таком правлении, в коем нет ни твердых оснований, ни способов к содержанию устройства, рассуждая, что лучше уступить часть из этих преимуществ и быть под сенью незыблемого благополучия, нежели, находясь в ежеминутном страхе, ожидать потери и жизни и собственности или от внутренних волнений, или от хищных соседей, совокупно со всеми прочими состояниями грузинского народа искренне желает быть в подданстве Вашему императорскому величеству». Другую же половину благородного сословия следует считать противниками присоединения Грузии к России. Что же касается простого народа, то он, по уверениям Кнорринга, встречал его восторженными толпами на всей дороге от границы Грузии до Тифлиса, решив, что он едет осуществлять решение Павла I. Общий вывод был таков: «…Ежели части недоброхотов своему отечеству, разумея некоторых царевичей и дворян, противопоставить другую, лучше о пользах своих и своего отечества рассуждающую, и к сей присовокупить весь народ, жаждущий быть под законами Всероссийской империи, то сердечное желание сих несчастных людей, возлагающих свое упование на великодушие Вашего императорского величества, и уже оружием российским неоднократно от крайних бед спасенных, заслуживает уважения»[287].