Сергей Орлов. Воспоминания современников. Неопубликованное - Сергей Владимирович Михалков
— Товарищ Орлов! У вас задолженность… Погасите, пожалуйста…
И я спускался вниз, на первый этаж, к окошку администратора и бодро говорил:
— Сорок второй номер… Орлов. Примите, пожалуйста, за пять суток…
Все дело в том, что у меня не было денег сразу уплатить за месяц…
В те времена — 1951 год — в учреждениях работа была «безрежимная» — с утра до ночи. В три часа ночи мне позвонил в номер Симонов (тогда главный редактор «Литературной газеты») и сказал, что стихотворение мое принято и будет опубликовано в следующем номере… И вот, получив гонорар, я погасил «задолженность Орлова» и жил дальше в этом же номере…
Так я больше месяца был «Орловым». Мы с Сергеем не раз вспоминали эту «жилищную ситуацию».
— Хоть так я тебе помог, — сказал он мне.
…В шестидесятых годах мне позвонили из «Литературной газеты» и попросили написать статью о лирике Сергея Орлова. Я с радостью написал ее. Опубликовали. Сергей тогда еще жил в Ленинграде.
Встретились мы в Москве, в ЦДЛ. Расцеловались. Он поблагодарил за статью и сказал:
— Как хорошо, что мы друг у друга есть!
Это он говорил о поколении, обо всех нас. Мы успели сказать друг другу — при жизни — слова любви и благодарности.
Да, ми есть друг у друга. Нас не разъять, не разъять наше поколение ии смерти, ни чему другому.
Мы дружили жизнями, биографиями, взглядами, пристрастиями, идеалами.
Встречи и работа — вместе, рядом — на совещаниях в Туле, в Ульяновске, в Волгограде, в Ташкенте, в Ленинграде, в Грузии, в Чехословакии, в Польше, — все это страницы нашей дружбы и страницы будущих воспоминаний.
…7 октября 1977 года. Только что, в 2 часа дня, мы с ним встретились после летнего перерыва в дверях ЦДЛ: я с обеда, он — на обед. Я был несказанно рад ему, сказал, что он хорошо выглядит и что накануне мы с Сергеем Наровчатовым нежно вспоминали его, оглядывая поредевшее наше поколение, особенно после смерти Миши Луконина.
Договорились вечером созвониться. И оба не знали, что ему оставалось всего часа три жизни.
Смерть Сергея Орлова не укладывается в моем сознании.
В памяти — как обрывки документальной ленты — его биография.
Послевоенная жизнь, учеба, любовь, семья, друзья, выступления, издания, поездки, известность, общественная деятельность, Государственная премия, высокие посты, собрание сочинений… Все это пришло ему по заслугам. Все было заработано боем и трудом, кровью и потом, вдохновением и упорством, любовью и верностью.
Большой, истинный, неподдельный русский талант в органичном сплаве с неповторимой, редчайшей огненной биографией дали нам Сергея Орлова — прекраснейшего поэта, солдата, борца.
…И все же, все же — мы друг у друга есть. Его имя никогда не уйдет из нашей жизни и из нашей поэзии.
Бессонницей трагических ночей, клятвой в верности и в любви мы проводили в последний путь нашего золотого Сергея Орлова.
Похороны были фронтовыми: дождь, холодный, пронизывающий ветер, свежая раскопанная земля — сырая, липкая, скользкая. Салюты из автоматов. Слезы…
Хоть эта боль не отболела, но он — снова как бы живой — возвращается к нам, все шлет и шлет нам свои новые стихи, как бы оттуда, как бы написанные после смерти, шлет, продолжая быть живым поэтом — пишущим, действующим, неугасшим.
И — пронзительно жалко его. По-человечески.
И — гордо, что он был. Есть!
ТИМУР ГАЙДАР
«Через заставы лет…»
Под вечер осенью в Москве шли мы с Сергеем Орловым по набережной. Река была неприветливая, холодная, и разговор завязался тоже какой-то невеселый. Сергей хмурился. Но вдруг он остановился, положил руки на гранит парапета и без всякой связи с предыдущим произнес что-то совершенно для меня неожиданное.
— Йоки — оки, — сказал он. — Оки — Ока!
— Какие «йоки»? — изумился я.
— Финские. «Йоки» — это «река» по-фински. А «вода» по-фински — «ва». Вслушайся: Прот-ва… Сыл-ва… Моск-ва…
Так же холодно блестел мокрый асфальт, мчались машины, но шли мы теперь уже не по городу. Бор зашумел. На реке показались ладьи… Может, это Ян Выштатич направлялся с дружиной на Белозеро собирать для князя Святослава дань, как рассказано в «Повести временных лет»?
Перенесенные силой Сережиного воображения, мы были с ним в тех далеких веках, когда Русь, теснимая кочевниками, перебиралась в северные края, неся туда хлебопашество, налаживая соседство с чудью, мерей, весью, перенимая у этих племен названия рек.
Друзья знают, как у Сергея случалось: хмур, устал, неважно себя чувствует, но лишь пробьется наружу та внутренняя работа, которая, видимо, шла в нем постоянно, как засветятся серые его глаза, родится улыбка, потеплеет голос.
И снова — в который раз! — с восторгом, гордостью заговорил Сергей о фресках Дионисия в монастыре на родном своем Белозерье.
Шеренга праведников рослых
Стремятся в рай, а там встают,
Толпятся мачтовые сосны
У Дионисия в раю.
Рай на горах, в бору с брусникой…
А может, правда, рай — в лесу?
Мой край родной, мой друг великий,
Как опишу твою красу?..
Почему из множества наших встреч, разговоров, дневных и ночных, в молодые годы и в недавние еще времена так ясно помнится именно эта? Помнится до капель дождя на его бороде, до нотки в голосе, когда читал он стихи, до тепла его обожженной руки, когда, прощаясь, сказал:
— Тянет, тянет на Белозеро, а все не вырвусь. Давай вместе…
Родные места Сергея мне довелось увидеть лишь на Орловских литературных чтениях в первую годовщину его смерти. Но, странное дело, плавные холмы, лен на склонах, переправа через Шексну, крепостной ров в городке — все казалось знакомым, узнавалось, из неба, леса, воды — отовсюду, обнимая Белозерск, весь этот край, проступали стихи Сергея Орлова.
Букеты синих васильков
Цветут на площади, как в поле.
Глядят одиннадцать веков
Вниз с уцелевших колоколен.
На огородов сизый дым,
На город в крапинках ремонта
И щит серебряный над ним —
На озеро до горизонта.
Думается, что и в танке подо Мгой, и в ленинградской, а затем в нехитрой московской своей квартире, и в далеких зарубежных поездках Сергей Орлов никогда не переставал ощущать на себе этот взгляд
