Юрий Владимиров - В немецком плену. Записки выжившего. 1942-1945
Переселение пришлось пережить и голландцам, но оно задержалось на три дня, так как им пришлось подвести в свою комнату водопровод и электроосвещение.
Как я уже отмечал, нам и голландцам было строго запрещено общаться и тем более ходить друг к другу в гости. И чтобы не допустить этого впредь, каждый барак фельдфебель заставил окружить оградой из колючей проволоки. Но все равно пленные из обоих бараков общались через ограду, используя немецкие и русские слова и пантомимы, делились новостями про войну. Заметив это, часовые выскакивали из караульного помещения и прекращали наше общение. Кстати, голландцы были настроены к немцам более агрессивно, чем мы, поэтому часовые и даже фельдфебель Хебештрайт их побаивались – не смели не только ударить, но и повысить на них голос. Голландцы переписывались с родными и с другими близкими на родине, получали от них и от Международного Красного Креста посылки, в частности с куревом. Поэтому их жизнь в плену была не такой тяжелой, как у нас. Они не голодали и иногда бросали нам за ограду что-то из съедобного, а также табак и сигареты. Не гнушались их подношениями и полуголодные часовые. На работы голландцы ходили только по желанию. В основном они что-то делали на территории аэродрома, где не требовалось присутствия часового или конвоира. Простые немцы относились к голландцам хорошо, считая их германцами.
…В августе, возвращаясь с работы, многие из нас забегали на станции с бараками на картофельное поле и хватали там клубни: ведь теперь картошку можно было варить на печке в своей комнате. Естественно, приходилось «организовывать» еще и топливо – делать налеты на соседний пакгауз за брикетами каменного угля и на площадку со штабелями, чтобы набрать там деревянный бой.
Все это сильно осложняло работу часовых, обязанных не допускать подобного свинства. Но они не знали, как им быть: то ли просить нас вести себя прилично, то ли стрелять по грабителям. Большинство часовых уговаривало нас не подводить их, «знать меру», но старший стрелок Нойберт – Оглоед – однажды открыл огонь из винтовки в сторону картофельного поля, правда не прицельный.
После ужина у нас в бараке чуть было не произошла драка около разожженной печки. Все хотели скорее сварить в своих котелках и со своим топливом украденную с поля картошку. Пытались установить очередь, но все равно нашлись недовольные. Тогда я предложил варить картофель в одном котелке сразу для нескольких пленных и потом делить его. Тогда же мы решили попытаться раздобыть где-нибудь ведро или большую посудину, чтобы варить картофель сразу человек на десять. В эту ночь печка у нас топилась всю ночь, и спать почти не удалось из-за духоты и возни товарищей. Так получалось и в последующие ночи даже при «колхозном» способе варки картофеля, причем тяжелее всех было единоличникам, вынужденным пользоваться печкой в последнюю очередь.
Наутро фельдфебель, отправив на работу уборщиков, сапожников, портного и других людей, остающихся работать в лагере, вдруг приказал выйти из строя мне и двум другим товарищам. Когда колонна в сопровождении конвоиров отправилась в город, фельдфебель подошел к нам и заявил, что за двумя пленными скоро придет «заказчик»-крестьянин, а я должен поехать на грузовой автомашине вместе с работником немецкой кухни Иваном Уваровым и солдатом из летной части в Дрезден.
Когда мы забрались в кузов машины, я поинтересовался у солдата, за чем мы едем. Оказалось, из Дрездена надо привезти на кухню котел большой емкости с электронагревом для быстрого приготовления пищи. Между тем Иван сообщил мне, что шофера зовут Хайнц, а его дочку, сидевшую рядом, – Аннет. Грузовик является собственностью Хайнца, который ежедневно доставлял продукты на кухню и угольные брикеты из ближайшей шахты.
И вот мы оказались в Дрездене. До сих пор не могу забыть его улицы, особенно главную, с домами, украшенными множеством скульптур, лепниной и другими архитектурными деталями. Я не мог вообразить, что в 1945 году вместо этих домов увижу одни руины, а в 1969 году на их месте – обыкновенные строения без «архитектурных излишеств».
Неописуемо чудесными были соборы и храмы Дрездена. Везде было много зелени и цветов, все вокруг было ухожено, чисто. Переехав Эльбу по старинному каменному мосту и миновав красивейшую Театральную площадь, мы подъехали к Цвингеру – кремлю со златоглавой короной над одним из строений, расположенному на берегу пруда с лебедями и утками. Там шофер пару раз останавливал машину, чтобы уточнить у прохожих дальнейший путь, куда конкретно он должен ехать.
Наконец мы прибыли на какое-то небольшое предприятие. Шофер и Аннет зашли в проходную, и через некоторое время мы въехали на территорию предприятия. Двое французских пленных во главе с немецким мастером сделали в кузове машины поддон из деревянных брусьев и при помощи крана поставили на него котел, хорошо упакованный в картон и заколоченный досками.
Пока шла эта работа, я выпросил у французов пару сигарет, сказав им: «Доне муа дю фюме» («Дайте покурить»). Потом они спросили у меня: «Ла гер фини?», то есть: «Война кончается?» Я ответил: «Фини, фини» – и двойным кивком подтвердил это. Между прочим, советские пленные, не знавшие ни немецкого, ни французского языка, обходились в разговоре двумя-тремя известными словами, и этого было достаточно для общения.
На обратном пути в Каменц я и Иван покурили и полакомились захваченными в лагерной кухне кусочками хлеба с салом и луком. А в лагере мой обед кто-то съел.
После банного дня, в воскресенье, к нам неожиданно нагрянули два власовских офицера РОА. Эти агитаторы принесли пленным свежие номера газеты «Заря» и прочую антисоветскую литературу. Они принесли также очень ценную для нас вещь – большой ящик с пачками махорки, которые и раздали нам.
Один из офицеров устроил нам лекцию, но очень формальную, как бы «для галочки». Он сообщил, что в течение лета немецким войскам на советском фронте пришлось оставить часть «освобожденной от большевиков территории». В августе они по тактическим соображениям ушли из Орла и Белгорода. Им пришлось отступить и в Италии. Но «все эти потери временные». Поэтому наша задача – всячески поддерживать германские вооруженные силы и вступать в РОА, чтобы она могла реально и активно включаться в борьбу с большевизмом. Все молча выслушали лекцию и не задали ему никаких вопросов. Офицеры ушли, пообещав приехать к нам через месяц и выразив надежду, что, может быть, к тому времени некоторые пленные надумают записаться в РОА и вместе с ними сразу отправиться в ближайшую войсковую часть. После отъезда офицеров к нам регулярно стала поступать газета «Заря» в 5—10 экземплярах, но представитель РОА появился в лагере лишь в начале 1944 года.
