Любовь Овсянникова - С историей на плечах

***

И вот мы пришли на место, заняли заранее предусмотренные позиции. У портативного парапета, установленного вдоль проезжей части, на расстоянии пары метров друг от друга, как живые столбики, стояли крепкие молодые мужчины, абсолютно безучастно относящиеся к другим людям и событиям. За ними и между ними рассредоточились мы, а сзади нас, видимо, тоже были те, кого называли статистами.

Конечно, как ответственный за мероприятие человек, я стояла в первом ряду, сзади меня вдавливали в парапет мои же сотрудники. Всем хотелось протиснуться вперед, чтобы увидеть столь знаменательное событие, более редкое, чем полное солнечное затмение, от начала до конца.

«Едет!» — вдруг выдохнула толпа, стоящая ближе к гостинице «Центральная», откуда лучше просматривался склон холма, по которому шло движение в нашу сторону. Минуты через две и мы увидели медленно-медленно и бесшумно, как-то торжественно и величаво подъезжающий кортеж. Все затаили дыхание. И тут кто-то, стоящий слева от меня приблизительно на расстоянии четырех-пяти метров, резко выбросил под колеса автомобиля, в котором ехал Горбачев, спичечный коробок. Громко над головами пронесся звук падения, затем звук качения коробка и тарахтящего шума перекатывающихся в нем спичек. Толпа даже не ахнула, а только сделала глубокий вдох, чтобы ахнуть, но ахнуть не пришлось — вдоха оказалось достаточно, чтобы он прозвучал как крик. Почему люди испугались? Наверное, подумали о взрыве, как и я… Но делать было нечего, и мы продолжали стоять.

Водитель автомобиля, в отношении которого была совершена эта маленькая провокация, чуть вильнул, так чтобы коробок оказался между его колесами, и спокойно проехал. Ничего не случилось, никто не обратил на коробок внимания. Он так и лежал там, где остановился, пока мы оттуда не ушли.

Скоро машины сопровождения и мотоциклисты уехали вперед. Где-то там высадили своих пассажиров, и те по аллее вышли на площадь, где встали тесной группкой сбоку, в тени роскошных акаций. Из них я запомнила лишь Щербицкого В.В. — первого секретаря ЦК КПУ, Шевченко В.С. — заместителя Председателя Президиума Верховного Совета УССР, Бойко В.Г., секретаря Днепропетровского обкома партии.

Автомобиль с главой государства, миновав нас, повернул налево и проехал вглубь площади. Там из него выбрался Михаил Сергеевич, сразу же прошел на середину площади, чтобы быть напротив памятника Ленину, и медленно направился к нему. Идти было далеко, метров семьдесят, казалось на это уйдет целая вечность. Я смотрела ему вслед и отмечала про себя, что, удаляясь, он даже уменьшается в размерах.

Раиса Максимовна, покинув автомобиль, присоединилась к группе сопровождающих лиц. И стояла там, ни с кем не общаясь. Руки ее со сцепленными пальцами были опущены вниз и приминали кружевной костюм палевого цвета чуть пониже жакетика. С видом заботливой мамаши, наблюдающей за действиями своего степенного чада, она смотрела на мужа и улыбалась довольной, горделивой улыбкой.

Тем временем Горбачев подошел к памятнику. Там невесть откуда взявшиеся люди подали ему корзину с живыми цветами, перевитую лентой, к которой он едва прикоснулся и тут же опустил к подножию. Наклонился, сделал вид, что расправляет ленту. Все это проделывалось медленно, картинно, выверено. Постоял немного, поклонился великому вождю пролетариата и пошел в обратном направлении. Над ним стайкой кружили голуби, привыкшие кормиться на площади подаяниями. Теперь они недоумевали — как это так, что тут собралось много людей, а зерно никто не бросает.

Горбачев начал приближаться к нам, и с каждым его шагом меня все больше пробирала дрожь. Боже мой, думала я, вот идет человек, такой обыкновенный с виду, а на самом деле он — самодержец. Царь! Властелин одной шестой части мира! По его слову, жесту, взгляду неисчислимые силы придут в движение, решатся на любые деяния, бросятся в огонь и в воду, пройдут через бои, труды и любой ад и везде будут трудиться, защищая свой тыл от врагов и стихий, умирая или побеждая, пока не получат приказ о прекращении действий. От одного его слова горы могут сдвигаться, реки поворачивать свой бег, птицы закрывать или открывать поднебесье… Даже его дыхание… его безмолвный взгляд способны совершать чудеса!

Каким сильным оказывается впечатление от живого общения, каким стойким, каким верным. Я гордилась происходящим, собой и своей причастностью к нему.

А он шел мне навстречу: все та же тихая медленная походка, уверенная осанка, по-хозяйски вольно гуляющий взгляд, как будто он все тут знает, сто раз тут был и вообще живет на земле не первый раз.

В своем продвижении он незаметным образом отклонялся влево, где стояли жена и сопровождающие, как будто его притягивало туда магнитом. И по всему выходило, что в конце пути он окажется возле делегации радиозавода. Вот и хорошо, радовалась я.

Дойти до парапета, за которым стояли мы, оставалось метров десять, как вдруг кто-то за нами крикнул дурашливым высоким голосом: «К нам идет! Разбегайся!». А может, голос был искажен той самой дрожью, которая била и меня, и никакой дурашливости не было?

Словно очнувшись, Горбачев вскинул голову, резко сдвинулся вправо и подошел к нам.

— Здравствуйте, товарищи днепропетровцы, — без пафоса и декламации сказал он.

Мы в разнобой ответили робкими голосами. Горбачев раскинул руки…

До недавнего времени, вспоминая те события, я ловила в себе ощущение, что он кого-то напоминает мне. Но кого? Кого? И только недавно поняла — Сергея Дроботенко. Как и тот, он раскинул руки и… понеслось словоизвержение.

— Вот скажите, товарищи, — Горбачев принял задумчивый вид, — вы за социалистический выбор или нет?

От этого первого его вопроса я чуть не ахнула! С чего вдруг нам предлагают такой выбор? Разве так стоит вопрос? Не знаю, как я смолчала. Но негодование охватило меня, как тучи охватывают небо перед дождем. В мыслях пронеслись молнии сопоставлений, ухнули громы настороженности, запахло озоном прозрений. С глаз словно спала пелена.

Да ведь это не друг социализма, не приверженец! — пронеслось в моих мыслях. Как же так?

Мои сотрудники хором выкрикивали, что они за социалистический выбор, в ответ великий фигляр понес какую-то околесицу... но я уже ничему не верила. Словно случилось какое-то чудо и я прозрела, я видела его игру, ложь, бесстыжую демагогию. Мы были для него пигмеями, чтобы не сказать резче. Его глаза выдавали его. Поистине, живое впечатление гораздо безошибочнее опосредованного!

Беседа кончилась приблизительно так:

— Значит, вы поддерживаете наш курс? — еще раз переспросил Горбачев.