Екатерина Мешаненкова - Данте. Жизнь: Инферно. Чистлище. Рай

На исходе из круга скупцов и расточителей Данте и Вергилия догоняет тень. Это Публий Папиний Стаций, римский поэт I века н. э., автор «Фиваиды», которую Данте необычайно ценил, и незаконченной поэмы «Ахиллеиды». Его «Сильвы», — может быть, лучшее, что он написал, — остались Данте неизвестны. Стаций был очень знаменит в Средние века; Возрождение читало лишь «Сильвы». В сущности, Стаций был подражателем Вергилия. От дня своей смерти до условного 1300 года Стаций провел в Чистилище около двенадцати веков, из которых более пяти — в круге скупцов, четыре столетия он толкался среди незрячих завистников, остальное время, вероятно, пребывал в Антипургатории. Когда пришло время его очищения, гора Чистилища содрогнулась, как при землетрясении, — знак прощения всех грехов…

Три поэта вместе продолжают свой путь к вершине горы. В Чистилище Данте всюду встречает поэтов, художников, музыкантов, оплакивающих свое земное несовершенство. В дни молодости Данте обменивался грубыми и не совсем пристойными сонетами со своим другом и свойственником Форезе Донати, братом Корсо. Он находит тень ругателя и чревоугодника Форезе в шестом круге и приветствует его словами, в которых нет и следов былого раздражения…

Над шестым кругом, где каются чревоугодники, возвышается последний, седьмой круг, ближе всего расположенный к Земному Раю. Там очищаются те, кто предан был сладострастью. Среди этих душ Данте находит немало поэтов, служивших земному Амору. В огненных пределах Данте видит Гвидо Гвиницелли, отца «сладостного нового стиля». Полный восторга и волненья, Данте обращается к болонскому поэту и говорит, что слава стихов «старшего Гвидо» не пройдет вовеки. Тогда в волнах пламени Гвидо Гвиницелли указывает на другого очищающегося, который, по его мнению, более заслуживает похвалы, чем он. Данте обращается с вопросом к этому духу. Тот отвечает изысканно и вежливо на провансальском языке: «Ieu sui Arnaut, que plor e vau cantan…»

Это знаменитый трубадур Арнальдо Даниэль, которого Данте ставил выше всех певцов Прованса в своем трактате «О народном красноречии». Изобретая все новые и новые формы канцон, Данте учился у провансальского трубадура. Сложную форму сикстин, разработанную Арнальдо, Данте воспринял и развил в цикле стихов о Каменной Даме.

— «О, милый брат! — сказал он и притомМне указал на шедшего перстом. —Славнейшего поэта в южных странахЗдесь видишь ты! И в песнях, и в романахВсех выше он, хотя и говорят,Что будто бы Жиро, его собрат,Родившийся во Франции, в Лиможе, —Славней его. Всегда для большинстваНе истина, а шум всего дороже.Гвиттоне также славился сперва,Но истина открылась понемногу.Когда взойдешь в Его обитель, к Богу,Там «Отче наш» ты за меня прочтиИ лишь конец молитвы пропусти:Здесь незнакомы духи с искушеньем».Он замолчал, указывая мнеНа шедшего за ним руки движеньем,И вдруг исчез в пылающем огне,Как будто вьюн в прозрачной глубине.К пришедшему я подошел с приветом,Прося его назвать себя при этомИ говоря, что был бы очень радСлужить во всем и быть ему полезным.Он отвечал: — «Твое желанье, брат,Является душе моей любезным.Я — тот Арно, который слезы льетИ с песнею веселой в путь идет;Безумие минувшего, тоскуя,Оплакал я и в будущем, ликуя,Предвижу я блаженство без конца.Ведомый в путь могуществом Творца,Когда взойдешь к сияющей вершине, —Не позабудь и о моей кручине!»И он исчез в спасительном для всехОгне святом, что очищает грех.

После седьмого круга чистилища перед Данте появляется ангел, который сообщает, что для того, чтобы попасть на вершину горы, надо очиститься огнем. Данте вспоминает мучения тех, кого он видел в аду и чистилище, и его охватывает страх, но Вергилий побуждает его идти вперед и говорит, что за огненной стеной его ждет Беатриче.

И так же, как Пирам полуживой,Услышав имя Тисбы при кончине,Раскрыл глаза под тутовой листвой,Чей плод с тех пор оттенок принял красный, —Откинул я моих сомнений гнетПри имени волшебном, что цвететВ душе моей. С улыбкой, поневолеПрорвавшейся, поэт сказал тогда:— «Мы не хотим здесь оставаться боле».(Так детское упрямство иногдаСмягчает вид душистого плода.)Учитель мой, вступая первым в пламя,Бестрепетно меня с собою вел,Последним же, и третьим, Стаций шел,Давно уже стоявший между нами.И пламя так невыносимо жгло,Что окунуться в жидкое стеклоХотелось мне; недоставало мочиСносить жару. Чтоб поддержать меня,Мне говорил поэт среди огня:— «Божественной Жены я вижу очи!»На дивный глас, что слышался вдали,Пройдя сквозь море пламени нетленны,К подножию горы мы подошли.

За стеной огня ступени вели в сады Земного Рая, охраняемые ангелом целомудрия. Переночевав на ступенях последней лестницы, ведущей к совершенству, Данте и латинские поэты вошли в Земной Рай. Уста Вергилия сомкнулись, ибо в этих пределах просвещенный разум должен безмолвствовать. На ступенях перед восходом Данте видит во сне прекрасную молодую женщину, которая на холмах Венеры собирает цветы. Слышится ее песня. Это Лия. Ее сестра Рахиль сидит неподвижно и смотрится в зеркало, любуясь красотой своих очей. Лия любит работу своих прекрасных рук, Рахиль погружена в самолюбование. Так представлена в живых образах и в то же время аллегорически жизнь деятельная и жизнь созерцательная. Лия предвозвещает Матильду Земного Рая, Рахиль — Беатриче, с которой она находится рядом в Небесной Розе. Этим сном во сне постепенно раскрывается перед Данте новая красота Беатриче.

В «Чистилище», как и в «Аде», Данте часто прибегает к приему сновидений, которые являются как бы сном во сне. Припомним еще несколько снов Данте. В преддверии Чистилища Данте снится, что его возносит «в заоблачный совет» орел. Это орел Юпитера, символ Римской империи.

Иногда Данте не помнит, что происходило с ним во сне, и ему рассказывает об этом Вергилий. Так, Данте не мог понять, каким образом после долины Антипургатория он очутился на лестнице перед вратами Чистилища. От Вергилия он узнает, что сонного его перенесла на руках Лучия. Сон-видение посещает Данте и перед восхождением к последним двум кругам, но представшее ему на этот раз отвратительно и мерзостно. В сон Данте вступила женщина «гуглива, с культями вместо рук, лицом желта», хромая и кривая. Под взглядом Данте она выпрямляется, живая теплота проходит по ее восстановившимся и оживающим членам, лицо ее становится прекрасно, облекаясь «в такие краски, как любовь велела».