Последний рыцарь империи - Сергей Ильич Ильичев

– Все верно, Кирилл! Мы с Эйтингоном думали тогда о тех разведчиках, которых еще не успели расстрелять.

– Майор, сразу говорю, что времени у меня мало. Давайте по существу, – начал Берия, увидев входящего в его кабинет Судоплатова.

– Учитывая крайне критическую обстановку и отсутствие профессиональных кадров, считаю возможным просить об освобождении из тюрем бывших сотрудников разведки и госбезопасности…

– Вы уверены, что они нужны? – задал вопрос Берия.

– С учетом сложившейся ситуации, очень даже уверен. Мною с Эйтингоном подготовлен список.

– Тогда свяжитесь с Кобуловым, пусть освободит. И немедленно привлекайте их к работе. Дайте мне ваш список. – И Берия, взяв из рук Судоплатова список, пробежался по нему глазами и написал свою резолюцию. – Все детали после, сейчас мне некогда…

– Вы же здорово рисковали, – начал Кирилл.

– Да, ведь все эти люди были арестованы по прямому указанию высшего руководства страны. И вот еще что… Некоторые из них временно поселились в нашей с Эммой квартире, так как в результате ареста оказались без собственного жилья. Мы жили тогда на улице Горького, ныне Тверской, в доме, где был расположен спортивный магазин «Динамо». И знаешь, кто жил этажом выше?

– Ясно, что не Берия… Неужели Меркулов?

– Да! И иногда, когда ему нужно было обсудить что-то важное или с какой-то просьбой, он спускался в мою квартиру…

Когда в квартире раздался звонок входной двери, то трое взрослых мужчин-постояльцев, сидевших на кухне, быстро стали разбегаться по заранее определенным местам. Один в шкаф, а двое под кровать в спальне Судоплатовых.

Судоплатов открыл дверь, на пороге, как он и предполагал, стоял Меркулов.

– Извини, Павел Анатольевич, жена просила соли немного, – начал заместитель Берии.

– Проходите на кухню, Всеволод Николаевич. Сейчас посмотрю, чем мы богаты…

Они прошли на кухню, и Меркулов по-хозяйски сразу сел на стул, а Судоплатов стал искать соль, а потом еще и думать, во что ее отсыпать соседу.

– Берия мне сказал, что вы просили кого-то вернуть из заключения с целью привлечения их к оперативной работе. Не знаю, я бы, например, так не рисковал свой должностью. Да что там должностью, жизнью. Тем более, если планируете готовить их к работе за линией фронта. Я считаю, что раз признался – значит враг.

– Всеволод Николаевич, я уважаю и ценю ваш опыт и ваше мнение, но с кем прикажите мне выполнять те задачи, которые вы же с товарищем Берией поставили перед моим отделом? И потом, если их признали врагами народа, то уж тогда давайте начнем арестовывать всех тех, кто их проверял при приеме к нам на работу? Потом арестовывать уже тех, под чьим руководством они работали за то, что не сумели разглядеть врага у себя под носом… Мне думается, что людям, характеры которых закалила наша работа, надо верить… Вот ваша соль…

– Возможно, что в этом вы правы… Скажи Эмме Карловне, пусть заходит по-соседски к моей, если что-то вдруг понадобится…

– Обязательно…

Когда Меркулов ушел, постояльцы снова собрались на кухне.

– Павел Анатольевич, но, может быть, Меркулов действительно прав? Сознался – враг!

– Знал бы Меркулов, как эти признания там выбивались. Когда мучают круглые сутки, лишая сна, когда признания выбивают путем нечеловеческих пыток или тебе тупо дробят колени, выполняя приказы своего руководства, в отношении этих, как они нас считали, подонков.

– Товарищ генерал… Но хотя бы кто-то их тех, кому вы спасли жизнь и освободили, принесли ощутимую пользу в деле нашей Победы?

– О, как ты вдруг заговорил. Кирилл, дело разве в пользе?

– А в чем же тогда?

– В том, что все они люди, которые каждый на своем месте честно делали свое дело, а их оболгали или оговорили. Они почти все пострадали невинно, как и твои родственники Сара и Павел Штейнберги, которые были незаслуженно наказаны. И слава богу, что часть из них еще не успели расстрелять. В тот момент, например, в моей квартире находились чекисты Медведев и Прокопюк, которые вскоре получили звания Героев Советского Союза за успешные партизанские операции в тылу у немцев. Еще Каминский… удивительный человек. Ходил всегда в костюме тройка и носил пенсне. Знали бы вы, как он был рад тому, что его снова привлекли к оперативной работе. После приземления в Житомире его выдал священник, завербованный ранее НКВД, а тогда сотрудничавший с гестапо. Чтобы не попасть в руки немцев, он застрелился на явочной квартире… И таких более ста судеб чекистов, которых мы спасли из лагерей и которые делом и даже своей смертью доказали, что наши карательные органы были не правы, когда выносили им чудовищные обвинительные приговоры…

– Извините…

– Передо мною-то что извиняться. Это перед ними нужно извиняться. Однако же вернемся к событиям начала войны. Ситуация на фронте складывалась трагическая. Мощь танковых соединений немцев превосходила все наши предварительные предположения. Масштабы поражения Красной армии в Прибалтике, Белоруссии и на Украине ошеломляли. До августа мы сумели провести лишь несколько диверсионных операций по спасению частей Красной армии, попавших в окружение. Те подразделения, которые мы не могли вывести из котлов ввиду их рассеянности, становились базой для развертывания партизанской войны. Мы оставляли им своих опытных офицеров-разведчиков и обеспечивали средствами связи. Далее во взаимодействии с районными и местными партийными