Игорь Оболенский - Четыре подруги эпохи. Мемуары на фоне столетия

Минут через двадцать увлеченно говорящего что-то «о кукурузе и свекле» Хрущева перебил Рыбников: «Да ладно, Никита Сергеевич. Вы лучше нам что-нибудь про Кубу расскажите». Генсек на минуту растерялся, а потом… посоветовал актеру внимательно прочесть свежий номер «Правды», в котором как раз и было написано о Кубе.

Через несколько минут после короткого диалога Хрущева и Рыбникова к артистам подошел один из охранников главы государства: «Вы, наверное, уже устали? Домой хотите?»

Никаких последствий «общительность» Рыбникова, к счастью, не имела. Роман с кино закончился у знаменитого актера по другим вполне прозаичным причинам. В отличие от романа с обожаемой Аллочкой, которую Рыбников, по его словам, любил больше жизни. Впрочем, она и сама это знала. Без всяких слов.

В конце жизни Рыбникова почему-то перестали приглашать в кино и все свободное время он проводил на даче, где увлеченно занимался выращиванием и консервированием овощей. Последний раз он закатал помидоры летом 1990 г., собираясь открыть их на ноябрьские праздники. Открыть пришлось раньше, на поминках по актеру.

Николай Рыбников не дожил до своего 60-летия полтора месяца. 22 октября он сходил в баню, пришел домой и, выпив рюмку коньяка, лег спать. Говорят, смерть во сне посылается праведникам. Через десять лет, вернувшись домой с гастролей, легла спать и не проснулась Алла Ларионова. Супруги наконец встретились в том призрачном мире, путь в который столь же мучителен и прекрасен, как любовь, и столь же неизведан и короток, как сон.

Красавица и чудовища

Актриса Мария Андреева

Декабрьским вечером 1952 года по Кропоткинской улице шла старая красивая женщина. О том, что ею восхищались еще при Александре III, не смог бы догадаться никто. Шуба из черного каракуля плотно облегала тело, а под вуалью скрывалось пусть и изрезанное морщинами, но благородное, строгое лицо с правильными чертами, на котором притягивали взор бесконечно грустные глаза.

Прохожим не было никакого дела до незнакомки и ее печалей: новогодняя суета увлекла москвичей. Хотя, узнай они, кто идет рядом с ними, наверняка бы замедлили шаг и присмотрелись к медленно бредущей фигуре. Мария Федоровна Андреева — а это была она — совершала свою традиционную вечернюю прогулку.

В то время трех слов — ее имени, отчества и фамилии — было достаточно, чтобы вызвать массу эмоций: от восхищения, удивления и поклонения до неприятия и раздражения. Бывшую ведущую актрису Художественного театра, участвовавшую в создании МХТ вместе со Станиславским и Немировичем-Данченко, гражданскую жену Максима Горького, близкую подругу Саввы Морозова и Владимира Ленина, многие еще помнили.

Последние годы некогда знаменитой женщины были трагическими. Вспоминала ли она Константина Сергеевича Станиславского, написавшего в ответ на известие о ее уходе из театра: «Я заранее оплакиваю ваше будущее», — неизвестно. Но великий режиссер оказался прав, предсказав, как сложится жизнь Марии Желябужской. А именно под такой фамилией приехала в Москву очаровательная жена действительного статского советника Андрея Алексеевича Желябужского.

До этого семья жила в Тифлисе, и переезд в Москву, по официальной версии, был вызван повышением главы семейства в чине: г-н Желябужский стал главным контролером Курской и Нижегородской железных дорог. На самом же деле Андрей Алексеевич спешно покинул Тифлис из-за… чувства ревности, которое одолевало его каждый раз, когда Марии Федоровне, начинавшей свою сценическую карьеру под псевдонимом Андреева, взятого в честь имени мужа, оказывали знаки внимания многочисленные поклонники. Один из них до того разошелся в комплиментах, что, произнеся витиеватый тост в честь актрисы, осушил до дна свой бокал и… съел его. «Ведь после этих слов никто уже не посмеет пить из него», — пояснил он, дожевывая хрусталь.

Через много лет в гостях у наркома просвещения Луначарского один из присутствующих попытался повторить легендарный поступок влюбленного грузина. Он тоже провозгласил тост, выпил вино и, видя восторженное лицо Марии Федоровны, неожиданно поставил бокал на стол: «Мне жаль разорять хозяев дома. Где они теперь достанут такую посуду?»

Но все это случится потом. А пока молодая актриса вместе со своими друзьями — Константином Алексеевым, вошедшим в историю под псевдонимом Станиславский, и Владимиром Немировичем-Данченко — решают организовать новый театр — Московский Художественный. Андреевой, как и положено основательнице, доставались главные роли. Она стала знаменита, обрела влиятельных поклонников, среди которых окажется и миллионер Савва Морозов.

Их роман происходил на виду у всей Москвы. Марию Федоровну ничуть не смущало наличие мужа и двоих детей, воспитание которых было поручено ее сестре. То, что Морозов тоже не свободен, не волновало Андрееву. «Роман с женатым не более греховен, чем замужество на родственнике», — говорила она, имея в виду жену Саввы Тимофеевича, приходившуюся ему двоюродной племянницей.

Любила ли Андреева Морозова, сказать сложно. Но увлечена была. Да и как не увлечься человеком, который готов бросить к твоим ногам весь мир. Да к тому же еще умным (его слова Горькому: «Легко в России богатеть, а жить — трудно», — вполне можно назвать афоризмом) и бесстрашным. Морозов мог на виду у всего города катать на санях разыскиваемого полицией революционера Баумана или лично привозить на собственную фабрику чемодан нелегальной литературы, при этом ставя большевикам только одно условие: не сообщать рабочим, кто доставил листовки. «Я не охоч до дешевой популярности», — говорил он.

«Отношения Саввы Тимофеевича к Вам — исключительные, — писал Андреевой Станиславский. — Это те отношения, ради которых ломают жизнь, приносят себя в жертву. Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите? Вы хвастаетесь публично перед посторонними тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна (супруга Морозова. — Прим. И.О.) ищет Вашего влияния над мужем. Вы ради актерского тщеславия рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич, по Вашему настоянию, вносит целый капитал ради спасения кого-то. Если бы Вы увидели себя со стороны в эту минуту, Вы бы согласились со мной».

Но Мария Федоровна со Станиславским не согласилась. Да и как она могла согласиться с человеком, однажды произнесшим: «Андреева — полезная актриса, а Книппер — до зарезу необходимая». Нет, Константин Сергеевич больше не был главным человеком ее жизни. Как, впрочем, и Савва Морозов, отдавший перед своим загадочным самоубийством Андреевой страховой полис на 100 тыс. руб. И она взяла эти деньги. Потому что они были нужны для реализации идей, которым служили друзья ее любимого человека — Максима Горького.