Владимир Сухомлинов - Генерал В. А. Сухомлинов. Воспоминания

Разделяя эту точку зрения, государь шел мне навстречу и даже заказал для военного министра салон-вагон, что давало возможность быть вне зависимости от железнодорожных управлений и ставить его к любому поезду. Это способствовало и внезапному появлению в местах отдаленнейших гарнизонов. Результатами моих поездок государь интересовался всегда в высокой степени. Иногда такие поездки происходили по его инициативе, но в этом случае они были сопряжены с неприятными поручениями. Большей частью в подобных ситуациях кому-нибудь из генералов или даже командующему войсками приходилось «намыливать голову» для водворения порядка, что обходными путями доводилось до сведения государя. Для примера приведу случай с генералом Сандецким, бывшим командующим войсками в Казани.

Притязательный в служебном отношении, генерал этот был так груб и жесток, что жалобы на него не прекращались: все, кто только мог, избегали служить под его начальством. Казанский военный округ получил прозвище «дисциплинарный округ» – по аналогии с дисциплинарным батальоном.

У государя в конце концов лопнуло терпение, и его величество приказал мне изложить письменно, что верховный вождь армии недоволен тем режимом, который установил в своем округе генерал Сандецкий. Я написал это в форме совершенно частного письма и представил на утверждение государя. Его величество в одном месте смягчил редакцию, и письмо было отправлено. Оно подействовало. Кто приезжал из Казани в Петербург, рассказывал, что никто не понимает, вследствие чего произошла такая перемена…

Переданная мною генералу Сандецкому высочайшая воля на некоторое время дала возможность его подчиненным вздохнуть свободнее.

Но через некоторое время началось все сначала, поэтому пришлось генерала Сандецкого убрать и назначить членом Военного совета. Во время войны он был назначен командующим войсками в Москву. Там он стал проявлять свой злостный характер на раненых, возвращавшихся с театра военных действий.

– Зайдите к государыне, она вам расскажет, как генерал Сандецкий обращается с офицерами, которые работали на поле брани, – сказал мне государь на докладе в Царском Селе.

Императрица Александра Федоровна передала мне целый пакет докторских свидетельств из московских лазаретов, находившихся под ее покровительством. До крайности возмущенная, она мне рассказала о таких непонятных глупостях, как, например, подозрения в симуляции. Из любви к искусству, принимая участие лично в докторском осмотре, он развертывал перевязки и совал свои пальцы в раны, чтобы убедиться в том, что это действительно ранения, а не театральный грим!..

В 1912 году я предпринял большую инспекторскую поездку. В центральных городах округов обыкновенно приходилось останавливаться и там уже решать вопрос той или другой дальнейшей поездки. Моя первая более продолжительная остановка была в Иркутске, богатом главном городе Сибири. Межведомственные отношения были там вполне благоприятные, в этом я убедился при первом же посещении генерал-губернатора Князева и командующего войсками Никитина.

Там же, в Иркутске, мне надо было разобраться в мудрых распоряжениях предшественника генерала Никитина, генерала Селиванова. Россия была действительно страной безграничных возможностей. В саперном батальоне возникли недоразумения, по мнению генерала, на политической подкладке. За это он приказал батальону проложить дорогу в тайгу! Только тот, кто сам был в тайге, может представить себе, что это было за наказание. Тайга – это болотистый лес, тянущийся через почти всю Сибирь. С мая по сентябрь это очаг всевозможных болезней; в апреле и октябре тайга совершенно непроходима вследствие таяния снегов и бесконечных проливных дождей, а в течение пяти месяцев покрыта глубоким снегом, при температуре 45° ниже нуля! Держать в тайге лошадей и коров вообще немыслимо, так как они грубую траву не переносят; что касается собак, то тут водится лишь известная порода полярного пса…

Это жестокое наказание не оправдывалось какими-либо соображениями касательно обучения или местными хозяйственными условиями, а было исключительно какой-то жаждой мести оскорбленного начальника.

Это был чистейший садизм, желание мучить людей.

По приказанию генерала на несколько верст в глубину приказано было вырубить площадку и разбить на ней лагерь для батальона.

Всю эту каторжную работу я осмотрел и был поражен тем, сколько труда и человеческих усилий ушло на то, чтобы преодолеть все препятствия, которые при этом встретили саперы. Между двумя хребтами пришлось, например, проложить дорогу по таежной топи. Одна рубка гигантских деревьев чего стоила, чтобы получить для лагеря площадку, на которой потом оводы и комары доводили людей до отчаяния.

Там же на месте я приказал закрыть этот инквизиционный лагерь и вывести саперов на место, возможное для существования.

Тот же человеколюбивый генерал согласился с постройкой казарм на отведенной городом бывшей свалке. Когда в них помещены были войска, то совсем новые здания стали разваливаться, не имея под собой прочной почвы. Какие были при этом санитарные условия, можно себе представить…

Со столицей Сибири, Иркутском, довольно богатым городом, стала конкурировать Чита. Эта сибирская Москва начала расти не по дням, а по часам, соперничая с Иркутском. Мне пришлось воспользоваться этим для того, чтобы двинуть дело постройки постоянного моста через красавицу Ангару, отделяющую город от железнодорожного вокзала. Чистые как слезы, воды этой быстротечной реки два раза в год, весной и осенью, нарушали беспрепятственное сообщение с такой жизненной артерией, как великий сибирский железнодорожный путь. Но отцы города упорствовали и тормозили проведение в жизнь проекта столь неотложно необходимого сооружения.

Когда, при моем отъезде, на вокзал явились представители города, я огорчил их заявлением, что переведу все части военно-окружного управления в Читу, если в ближайшее время не начнется строительство моста через Ангару. Несколько месяцев спустя у меня был уже в Петербурге инженер с утвержденным проектом моста.

Дальнейший путь мой лежал к чистенькому городу Харбину – центру нашего управления в иноземной стране. Там я познакомился с генералом Хорватом, энергичным и спокойным человеком, к сложному и своеобразному положению приспособившимся весьма практично.

Войск наших там не полагалось, и вместе с тем, под видом железнодорожной службы и пограничной стражи, там были наша пехота, артиллерия, конница, целый своеобразный корпус, размещенный в прекрасных казармах и помещениях в великолепно обставленных условиях довольствия.