В приемной доктора. Закулисные драмы отделения терапии - Амир Хан
– Хорошо, – ответила она.
Мы попрощались.
Дом престарелых, по сути, был чашкой Петри для вируса. Это было идеальное место, где вирус мог найти хозяина, размножиться и перекинуться на следующую жертву.
Большинство жителей дома престарелых не могли поехать в больницу, и те, кто заболевал, умирали. Эти люди, которые все свои активные годы пытались сделать общество лучше, теперь были предоставлены сами себе, в то время как вирус зверствовал в их доме. Они проводили последние дни своей жизни в закрытой комнате вдали от своих близких. Это была ужасная ситуация.
Мистер Торнтон умер через два дня. Кто-то из сотрудников дома престарелых позвонил в клинику и попросил меня заполнить свидетельство о смерти.
Это был первый из многих звонков, которые мне пришлось сделать родственникам жителей домов престарелых. Каждый из них разбивал мне сердце и раскалывал семьи на миллионы кусочков. Я привык к таким разговорам, однако ранее мне не приходилось вести их так часто.
Между этими звонками я беседовал с пациентами, на жизнь которых коронавирус повлиял иначе. Их записи к узким специалистам аннулировали, а лечение было отложено на месяцы.
Миссис Хокьярд больше года ждала замены правого тазобедренного сустава. На последней консультации хирург сказал ей, что хрящ истончился, и теперь при каждом движении одна оголенная кость терлась о другую оголенную кость, что причиняло пациентке мучительную боль. Она сказала, что боль не дает ей спать.
За два дня до операции больница отменила все плановые хирургические вмешательства. Миссис Хокьярд плакала, рассказывая мне о письме ее врача. Я выслушал ее и предложил повысить дозу обезболивающих препаратов.
– В последний раз вы говорили, что этого делать нельзя, поскольку обезболивающие вызывают зависимость, – сказала она.
Она была права, но у меня не осталось других вариантов. Операцию отменили, а возможностей физиотерапии не было.
– Я знаю, но я надеюсь, что это ненадолго, – сказал я. – Думаю, вам скоро назначат новую дату операции.
Я звучал гораздо более оптимистично, чем себя чувствовал. Миссис Хокьярд согласилась, но мы оба понимали, что это неэффективная мера.
Это был один из худших периодов моей карьеры, но, как ни странно, ранее я никогда не чувствовал себя настолько нужным.
Возможно, то как раз было чувство долга, о котором все твердили. Я не чувствовал себя солдатом на войне, но в конце каждого дня я уставал еще сильнее, чем раньше.
Шли недели, и моя тревога, связанная с коронавирусом, красными зонами и домами престарелых, ослабла. Прием пациентов с высокой температурой и кашлем стал частью моей рутины. Я привык извиняться перед пациентами за отмененные консультации и использование полного комплекта средств индивидуальной защиты.
Как бы комфортно я ни ощущал себя в новой реальности, каждый вечер перед сном мне казалось, что у меня повышается температура и першит в горле. Я убеждал себя, что подхватил вирус. Утром я просыпался совершенно здоровым и снова ехал на работу.
Глава 17
Когда я утром приехал на работу, на моем столе уже лежала записка. В ней говорилось об Эмили Эшворт.
В начале пандемии мне позвонила Венди и сказала, что Эмили пришло письмо от Национальной службы здравоохранения с рекомендацией соблюдать полный режим самоизоляции. Это значило, что Эмили следовало находиться дома до тех пор, пока пребывание за его пределами снова не станет безопасным. Отец Венди привозил семье продукты. В записке говорилось: «Венди Эшворт просит позвонить. Это срочно».
Я испугался, что с Эмили что-то произошло. Не так давно она попала в больницу с пневмонией. Сначала врачи подозревали у нее коронавирус, но, к счастью, тест оказался отрицательным. Поскольку ее легкие и так были ослаблены, она оказалась в отделении интенсивной терапии. Врачи планировали установить ей дыхательную трубку, но в итоге отказались от этой идеи в связи с тем, что произошло в последний раз. Она провела в больнице три недели на антибиотиках и кислороде. Венди звонила мне, чтобы я оставался в курсе. Матери не разрешали все время находиться с Эмили. Из-за риска коронавируса она могла проводить с дочерью только ограниченное время, и для Венди это было особенно тяжело.
Она этого не говорила, но, как мне кажется, врачи думали, что Эмили не выживет. Я звонил в больницу, чтобы спросить, могу ли я навестить девочку, но мне отказали. Затем туда позвонила Венди, и меня согласились пустить на несколько минут. Обычно я этого не делаю, но я лечил Эмили почти девять лет и обещал ей, что всегда буду рядом.
Эмили, практически неузнаваемая, лежала в постели. Ее крошечное тело отекло от скопившейся жидкости и стероидов, которые ей вводили для облегчения дыхания. Ей была поставлена капельница с двумя антибиотиками широкого спектра. Из носа девочки выходила тонкая трубка, соединенная с кислородным краном на стене. Когда я вошел, Эмили спала, поскольку был поздний вечер.
Венди была в комнате для родителей в конце коридора.
– Как она? – спросил я.
– Немного лучше, – ответила Венди. – Она до сих пор не ест, но сегодня нам хотя бы удалось вызвать у нее улыбку.
Эмили излечилась от пневмонии, но из-за болезни ее сердце и легкие еще больше ослабли. Она отчаянно нуждалась в трансплантации сердца. Мы все понимали, что времени остается все меньше.
Эмили не могла посещать школу еще до того, как ее закрыли из-за пандемии. Ей разрешили перейти на домашнее обучение. Каждый день к ней на два часа приходил учитель и занимался с ней по основным предметам. Венди призналась, что, когда она помогала дочери с домашним заданием, у нее ненадолго возникало ощущение, что они обычная семья, которая занята обычными делами. Но затем Эмили заходилась кашлем и начинала задыхаться, и Венди вспоминала, что ее дочь не такая, как все.
Прошло почти два года с того момента, как Эмили внесли в список кандидатов на трансплантацию. Мы все понимали, что найти донорское сердце будет трудно, но время шло, Эмили становилось хуже, и надежда таяла на глазах. Специалисты из больницы боялись, что, если донорское сердце не появится в ближайшее время, легкие Эмили пострадают настолько, что ей потребуется пересадка и их тоже.
Теперь, спустя несколько недель после нашей встречи в больнице, я позвонил Венди. Она не ответила, поэтому я оставил ей голосовое сообщение. Проконсультировав несколько пациентов, я перезвонил ей, но сразу попал на автоответчик. Я настроился на худшее. Состояние Эмили было настолько тяжелым, что ее могла убить даже простая инфекция.
