Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

Я еще немного потолковал с комсомольцами и стал прощаться.

— Да вы еще посмотрели бы репетицию парада! — стал удерживать меня старший. — А то еще, если хотите, «Интернационал» вам споем. Здорово ребята натренировались. Взрослых заглушают…

— Нет, спасибо. Я уже столько раз слыхал…

— Ну, так заходите как-нибудь еще другой раз… Может быть, будут другие руководители. Так вы не стесняйтесь. Приходите, как свой человек. Ведь к нам так редко кто заходит…

В советской школе. На стене плакат: «За ультиматум ответим мировой революцией»

— А разве вы уезжаете?

— Нет. Но райком постоянно перебрасывает на другую работу. Сегодня, знаете, здесь, а завтра — в деревню или на стройку. А сюда других комсомольцев пришлют.

— По их желанию?

— Ну, вот еще! Станет Райком о желании спрашивать! В порядке партдисциплины назначат — и все тут: руководи и никаких.

— А если он не умеет?

— Как, это, не умеет? Что-ж тут уметь? Полит-грамоту провести, да песни пропеть, да промаршировать? Экая трудность! Вот, когда в деревню бросят на сель-хоз-кампанию — вот, там, действительно, трудно. Есть парни, которые ни разу в жизни ржи не видали, акромя как в булке хлеба. Они свеклы от комбайна не отличают. И то ничего! Справляемся! — Комсомолец самодовольно ухмыльнулся. — А тут с пионерами — пустяковое дело. Как ни занимайся, все равно, ребята придут — хоть бы для завтрака.

— Это, конечно, верно, — согласился я. — Большое спасибо за объяснения…

— Не за что! — снисходительно протянул мне руку «пионермастор». -Так заходите еще посмотреть — поучиться, как по революционному детей воспитывать.

— Спасибо. Меня, признаться, больше ваши объяснение интересовали, а с воспитанием детей я знаком и сам, только по другой линии.

— Разве вы раньше работали с пионерами? — с беспокойством и удивлением спросил «революционный воспитатель».

— С пионерами, к счастью, нет, не работал, а вот, со скаутами — бывало…

— Как? — озадаченно спросил откровенный комсомолец. — Со скаутами? Как же так? Вы, может быть, скаутмастор?

— Вы — скаутмастор? — переспросил и младший, и в голосе его прозвучала злоба и страх.

— Есть такой грех, ребята! — весело ответил я. — Скаутмастор, да еще и старший. Ну, еще раз спасибо за объяснения! Пригодятся!

И, махнув рукой обалдевшим комсомольцам, я вышел на улицу.

«Векапе — мамаша наша,Сесесер — папаша наша.Во, и боле ничего!..Мы пойдем к буржую в гости,Поломаем ему кости.Во, и боле ничего!»

пел отряд пионеров, маршируя по двору…

За углом улицы меня уже ждал маленький пионер, с которым мы пошли к умиравшей старушке. По дороге мой мальчуган попросил меня немного обождать, нырнул в подворотню и скоро появился оттуда уже без красного пионерского галстука и значка.

— Отчего, это, ты форму снял?

— Да ведь еще донесут, что пионер к буржуйке зашел, и из отряда выставят. У нас ведь друг за другом шпионят. Даже что дома отец и мать делают — все доносить нужно…

— Ну, а как вы эту старушку нашли?

— Да как-то дворник сказал, что тут в комнатке старушка одна больная с голода лежит. Мы хотели было зайти, да нам сказали, что она буржуйка, хоть я хорошо и не знаю, что такое буржуйка. И мне все-таки жаль ее…

Одна из многих

В маленькой полутемной комнатке, у самого чердака, на кровати лежала исхудавшая женщина, прикрытая ватным одеялом.

Когда мы вошли в комнату, она жалобно сказала тихим голосом:

— Дайте хоть умереть спокойно. Не тревожьте перед смертью…

Мальчик испуганно прижался ко мне и схватил за руку.

— Мы к вам… в гости… проведать пришли, — произнес он несмело, глядя на лежащую женщину широко открытыми глазами.

— А вы разве не из домкома? — слабо спросила больная.

— Нет, нет, гражданка. Мы, вот, случайно узнали, что вы больны и пришли помочь вам.

Женщина удивленно приподнялась и с недоверием оглядела нас. Седые растрепанные волосы свисали по обеим сторонам ее худощаваго, мертвенно-бледного лица. Ей можно было дать и 40, и 70 лет.

— Помочь? — переспросила она. — Мне помочь?

Какая-то нотка равнодушие и апатии послышалась в ее слабом голосе. Мальчик-пионер беспомощно оглянулся на меня, словно прося подтвердить наше намерение еще раз.

— Как-нибудь поможем, хозяюшка, — бодро сказал я. — Бог даст, все наладится.

— Как, как вы сказали? — внезапно дернулась больная, и ее широко раскрытые глаза впились в мое лицо. — «Бог даст»? Да? Так вы сказали?

Я невольно отшатнулся, пораженный страстным напряженным тоном этих неожиданных слов.

— Ну да, — растерянно вырвалось у меня.

Старушка тяжело вздохнула и с облегчением опустилась на свернутый тюк платья, заменявший ей подушку.

— За столько месяцев в первый раз имя Бога услыхала, — тихо сказала она. — Слава Тебе, Создателю… Значит, вы, действительно, другие люди…

— А вы из домкома кого-нибудь ждали? — участливо спросил мальчик.

— Да… Из комнатки, вот, гонят… На улицу выкидывают… Я уж просила: дайте умереть-то хоть спокойно. Уж немного осталось…

Припадок тяжелого кашля прервал ее слова.

Мы стали успокаивать больную. Мальчик живо сбегал за водой, подмел комнатку, открыл окно. Волна свежого воздуха опять вызвала припадок кашля. Я вгляделся в выступившие на бледных щеках пятна нездорового румянца, лихорадочно блестящие глаза, впавшую грудь: «Туберкулез, плюс недоедание», поставил я мысленно диагноз.

На тарелке, на столе лежали несколько сухих корочек хлеба.

— Чем же вы питаетесь? — спросил я.

— Да почти что ничем. Тут соседка одна была… Так она раньше немного помогала. А в последние дни так никто и не заходил. Только, вот, из домкома приходили, чтобы выезжала скорее… Или просто посмотреть, не сдохла ли… На кладбище торопят.

Старушка попыталась улыбнуться, но вместо улыбки только болезненная судорога прошла по ее лицу.

— Ничего, гражданка. Бог даст, все наладится. Как ваше имя, отчество?

— Софья Павловна.

— Ну, вот, Софья Павловна. Не унывайте — наша молодежь вам поможет. Сегодня я через Петю вам кое-чего пришлю, а завтра наши девочки еще зайдут — наладят регулярную помощь. Скоро поправитесь!

На глазах старушки показались слезы.

— Спасибо, родные, — растроганно сказала она. — Не за помощь, за теплое слово спасибо. Измучилась я… Вот, как мужа расстреляли — так и маюсь все…

— А за что мужа-то вашего расстреляли? — с живым интересом спросил Петя. В его тони был какой-то странный деловой оттенок, словно этот вопрос прямо касался его деятельности.