Николай Либан - Последние записи

Все это уже быльем поросло.

Валерьян Федорович Переверзев — студент естественнонаучного факультета Харьковского университета.

Но, как часто у нас случается, своей специальностью он мало занимался. Будучи естественником, он стал заниматься вопросами литературы, литературы как искусства, как формы идеологии. И на этом фронте очень преуспел. Он выступил с двумя работами — о Гоголе и Достоевском. Уже сами эти имена указывают на широту взглядов этого человека. Гоголь — это центр литературной борьбы и становления русской литературы XIX века. Все, что было после Пушкина, принадлежало Гоголю. И Переверзев прекрасно это показал на образцах, привлекая второстепенных писателей. Вообще надо сказать, что работа Переверзева о Гоголе — работа классическая! К сожалению, она сейчас забыта. Люди, которые занимаются Гоголем, менее всего обращаются к этому капитальному и интересному исследованию. И вторая работа — о творчестве Достоевского. То есть это как раз вершина развития русской литературы второй половины XIX века. Это Достоевский, Гончаров, Толстой. Вот здесь-то и скрестились все явления, все особенности русского литературоведения.

Сегодня я должен сказать очень немного о Переверзеве как писателе. Первое, что характерно для Переверзева как писателя (я подчеркиваю — как писателя), — это его слог. Он замечательный стилист. Он пишет так, как будто он пишет художественное произведение, а не научное исследование. О нем нельзя сказать, что он скучный. Ты читаешь его с увлечением, с увлечением читателя. Но это читательское увлечение будит научную мысль. Поэтому написанное Переверзевым о творчестве Гоголя — это действительно изумительное художественное произведение. Я не имею возможности подробно остановиться на этом, потому что у меня другая задача, но никто, кроме Переверзева, не сказал, что это центр литературной жизни того времени, не показал, какое значение Гоголь имел для русской литературы, для ее становления, для ее развития, для воплощения тех идей, которые были характерны для России. И второе: я думаю, очень важно то, что Переверзев, как художник, обратил особое внимание на

язык Гоголя. Здесь нет никаких выкрутасов, здесь речь идет о художественном слове, которое затрагивает и волнует читателя, где читатель и автор сливаются в одно целое — целое познания. Это немногим дается. Переверзеву это давалось. Когда сейчас читаешь его работы, мысленно восстанавливаешь себе его портрет: это человек невысокого роста, кривой, т. е. он одним глазом почти не видел, человек, не любящий фразу, он избегает всех красот речи, он говорит просто, потому что это прекрасно. Вот эта черта его характеризует как писателя умного, в первую очередь подающего читателю мысль, и эта мысль будет все время вас преследовать. Я мог бы еще очень много говорить о Переверзеве как авторе, потому что это действительно автор единственный в своем роде. После Переверзева в русской критике уже равного ему никого не было.

Я допустил такую фразу, что политика очень мешала Переверзеву. И от этой фразы я не отказываюсь и теперь. Будучи членом меньшевистской партии, он проводил ее идеи. Да какие тут, собственно, идеи? Речь шла о судьбах русской жизни, русской революции, русской истории — вот та идея, которую он проводил, та идея, которая охватывала всю Россию. Поэтому когда говоришь, что политика ему мешала, то имеешь в виду, что она мешала в том смысле, что он на это делал акцент, что политическая жизнь страны упирается в такие тупики, из которых она не может выйти, потому что она идет по неправильному пути. Вот здесь он, конечно, очень интересен. Просто как мыслитель, как писатель. Он дважды был репрессирован. Первый раз — царская тюрьма, 4 года. Потом, казалось, когда произошла революция, все старые представления рухнули, но он опять был репрессирован, и уже не в царской тюрьме, а в нашей, провел 17 лет. Как видите, опыт у него огромный. Он без труда мог бы написать историю русской тюрьмы. Но он не написал. Потому что слишком много общего было в тюремном характере той эпохи и его времени. И над этим, конечно, стоило кое-кому задуматься, и в первую очередь задумался он. Потом наступило время его ссылки, его каторги, потом решили о нем вообще не вспоминать — «вульгарный социолог», клеймо есть, и можно спать спокойно. Можно ли спать спокойно, мы узнаем подробнее из следующих наших бесед.

Это был единственный человек, о котором можно сказать — мыслитель. Я у него учился. Он считал, что я человек, ушибленный буржуазным литературоведением. Это Сакулин в первую очередь, конечно. С Переверзевым у нас ни человеческие, ни научные отношения не сложились, но он имел на меня огромное влияние — научное, в смысле социологии, вульгарной социологии, от которой все открещиваются. Я очень часто говорю: я последний ученик вульгарной социологии. И это не fagon de parler, нет. Это правда. Я думаю, что понятие «вульгарная социология» существует, но реально этой вещи не существует. Социология не вульгарна. Она нужна и в науке, и в искусстве, и, если угодно, в жизни.

Когда занимаешься популяризацией известных явлений, то приходит очень много посторонних мыслей, а их не хотелось бы разбрасывать так зря. Но в данном случае, когда я говорю о Переверзеве, то хочется многое сказать, очень многое. Ну, во-первых, сами подумайте, какой бы там ни был он, Переверзев, «вульгарный», «не вульгарный», но он был, и он оставил после себя очень существенный след в науке. А что о нем написано? О нем, о его личности? Ведь, помимо ученого, есть еще личность. Так вот о личности Переверзева ничего не написано, т. е. ничего не напечатано. А это очень интересная личность. Я уже обмолвился, что это обитатель различных тюрем — царской и советской тюрьмы. Неужели это все бесследно проходило для него? Из какого бы металла он ни был сделан, такие вещи бесследно не проходят. И, конечно, это описать надо во что бы то ни стало! А сколько было у него учеников, последователей, восхитите лей, которые до сих пор… нет, теперь уже нет, но еще 10–15 лет тому назад были живы и даже здравствовали, и даже занимали посты и с улыбкой говорили, что они когда-то были учениками этого профессора. А это всё уходит. Но уходит, не оставляя следа. А след-то должен быть. Такие явления не уходят из жизни бесследно. И об этом очень хотелось бы рассказать.

Но я, к сожалению, бессилен это сделать, потому что я отделен другой жизнью, другими годами. Эта часть его бытия мне неизвестна. А такие люди, как Фохт Ульрих Рихардович, его любимый ученик, кстати говоря, очень талантливый человек; Поспелов Геннадий Николаевич, тоже его ученик, менее талантливый; Цейтлин, его ученик, — они ничего не написали о своем учителе. А ведь они ему очень многим обязаны. В смысле школы, понимания предмета, понимания науки — они всецело обязаны ему. Как будет восполнена эта брешь, я не знаю, но мне кажется, она должна быть восполнена. После смерти Переверзева его дети опубликовали собрание сочинений его произведений[1]. Туда входят работы о Гоголе, книга, которая называется «Творчество Гоголя», книга, которая называется «Творчество Достоевского». И очень хорошая и интересная работа о Гончарове. А ведь помимо этого у него еще есть много неопубликованного, и никто к этому не прикасался. Дети опубликовали по известной причине. Они, конечно, не хотели, чтобы память об их отце исчезла.