Сергей Голяков - Рихард Зорге

Он снова подошел к карте.

— А конкретно тебе предстоит в Токио разобраться в следующем. Первое: политика Японии в отношении СССР. Собирается ли Япония нападать на нашу страну? Второе. Сближение Японии с Германией неизбежно. Это также угрожает безопасности СССР. Как будут развиваться японо-германские отношения? Третье: японская политика в отношении Китая. Четвертое. Япония может напасть на нас при поддержке США и Англии. Тебе предстоит выяснить, как будут развиваться отношения Японии и с этими странами… Теперь ты понимаешь, как важна и ответственна твоя миссия.

Он рассказал Рихарду о задуманной операции и спросил:

— Как ты смотришь на то, чтобы поехать под своим настоящим именем?

Рихард задумался. Потом сказал:

— Да. Так, пожалуй, будет лучше. И безопаснее.

Они обсудили все детали операции.

Разговор был окончен. Рихард поднялся. Встал и Берзин, протянул ему руку.

— Я не хотел тебя огорчать, но ты должен знать, — сказал он. — Вчера в Берлине гитлеровцами схвачен Тельман.

— Эрнст! Боже мой!.. — вырвалось у Рихарда.

— Да. Его выследили на нелегальной квартире.

«Эрнст, Эрнст…» Они знали друг друга много лет, еще с того подполья. Они были товарищами. «Как же так?..»

— Будь в Германии особенно осторожен — эту поездку нельзя сравнить ни с чем, что ты делал до этого, — сказал Павел Иванович. — И все же Берлин — лишь цветочки по сравнению с теми ягодками, которые ожидают тебя в Стране Восходящего Солнца. Запомни: на первом месте у тебя всегда должна быть Родина, а уже потом — твои чувства.

Тогда Рихард еще не мог понять, что означает это суровое напутствие Старика.

Экспресс пришел на Шлейзешербанхофф — Силезский вокзал — ранним утром.

Рихард перекинул макинтош через плечо, взял чемодан, саквояж и спустился на перрон. Знакомый вокзал был, как и прежде, безукоризненно аккуратен и вычищен до блеска. Паровоз, еще тяжко отдувавшийся после дальней дороги, повесил под стеклянными сводами сизые облака. И на перроне было обычное оживление: сновали носильщики в форменных фуражках и с бляхами, встречающие целовали приехавших и совали им букеты. Отдельные голоса тонули в общем гомоне. Необычными были только огромные полотнища, свешивающиеся по фасаду вокзала, — красные, с черной свастикой в белом круге — и обилие в толпе коричневых и черных мундиров. Но больше всего бросались в глаза значки. У женщин они кокетливо красовались на шляпках и свисали с воротничков, у мужчин были ввинчены в петлицы или приколоты к кепкам. Разные, большие и маленькие, но непременно с пауком фашистского знака. И еще — многие, приветствуя друг друга, картинно вздергивали вверх ладони. «Маскарад, — с облегчением подумал Рихард. — Когда маскарад, это не так уж и страшно. А может быть, издалека все преувеличивают, сгущают?..»

Выйдя из вокзала, он по привычке направился к платформе «штадтбана» — городской наземной железной дороги, — но, вспомнив, остановил себя: «Теперь ты не скромный партийный пропагандист, а преуспевающий буржуазный журналист. И ездить тебе надлежит только в автомобиле». Он усмехнулся и пошел к стоянке такси.

Шофер старого, видавшего виды «даймлера» распахнул дверцу.

— Куда?

Лицо шофера было располосовано шрамом, и смотрел он на пассажира в дорогом костюме и с кожаными чемоданами недобро.

«Наверное, из наших», — подумал Рихард, но бросил холодно:

— Унтер-ден-Линден, отель «Адлон».

Шофер гмыкнул и включил счетчик. «Адлон» был одним из самых шикарных отелей на самой шикарной улице Берлина.

Не успела машина тронуться с места, как перед капотом выросла фигура человека в коричневой рубахе, в коричневой фуражке. Он был затянут в портупею. На пряжке ремня красовалась все та же свастика.

— Стой! — крикнул он и, подбежав к дверце, рванул ее на себя.

«Что такое? Выследили?» — только и успел подумать Рихард.

— Вытряхивайся! — Человек в коричневой рубахе потянул его за плечо. — Ну!

— В чем дело? — пытаясь оттянуть время, спросил Рихард.

— Живо! Машина нужна мне!

— Вытряхивайтесь, — спокойно посоветовал таксист. — С штурмовиками лучше не связываться. Хотя не платят они ни пфеннига.

«Только и всего! — рассмеялся про себя Рихард. — А я уж подумал… Нервы».

В «Адлоне» Рихард назвал портье свою фамилию.

— Доктор Зорге? Номер вам заказан, — любезно ответил тот и с извиняющейся улыбкой протянул бланк. — Заполните, пожалуйста. Новые порядки.

«Фамилия. Имя. Откуда? Куда? Зачем…» Рихард заполнял листок, а портье, грузный и лысый говорливый старик, жаловался:

— Не та клиентура пошла, ох-хо-хо — не та! Не вас, конечно, имею в виду, доктор Зорге. Вы, сразу видно, человек солидный, у меня глаз наметанный… А остальные — шушера, мелкота, вчера зеленщиками да мясниками были, а теперь нацепили на себя черепа и кости. А ведь еще недавно у нас только коронованные да титулованные особы останавливались… Ох-хо-хо!..

Рихард взял со стойки газеты — нацистский «Ангрифф», «Берлинер тагеблатт», «Дейче цейтунг» и холодно заметил:

— Советую не обсуждать лиц, призванных нацией. Завтракаю я всегда в номере, в девять ноль-ноль. Газеты также подавать в номер.

Он взял у остолбеневшего портье ключ и вслед за боем, тащившим его вещи, направился к лифту.

В номере он распаковал чемодан. Настежь распахнул окно. Солнечный, прохладный и душистый воздух вливался в комнату. Сладковато пахла молодая листва лип и каштанов.

«Теперь принять душ. Побриться. И ждать…»

В ванной он достал бритвенный прибор — и даже вздрогнул. Надо же!.. В английском футляре рядом с бритвой той же фирмы «Жиллет» лежала пачка московских лезвий. Все было предусмотрено до последней нитки, до ярлыка на одежде и клочка бумаги в карманах. А тут на тебе: московские лезвия!.. Он вспомнил классический пример, когда отличный разведчик попался только потому, что не смог автоматически, не глядя, распечатать пачку местных сигарет. И улыбнулся: «Катя…» Бритвенный прибор собирала Катя. Откуда ей знать о всех этих сложных правилах конспирации, его Кате с распущенными, до пояса, смоляными волосами?.. Когда теперь он снова увидит ее?..

Рихард с особым удовольствием побрился московским лезвием, потом собрал всю пачку, порвал этикетки, поломал лезвия и выбросил их в мусоропровод.

Зазвонил телефон. Он снял трубку. Кокетливый и молодой женский голос спросил:

— Клаус? Это я, Инге.

— Вы, детка, ошиблись.

— Не может быть! — Голос стал капризным. — Клаус так клялся! Еще вчера в полночь!..