Гражданин Бонапарт - Николай Алексеевич Троицкий
Сьюард приводит в своей книге мнения Уинстона Черчилля и голландского профессора Питера Гейла о Наполеоне и Гитлере. Так, Черчилль в 1940 г. заявил: «Я решительно отвергаю какое-либо сравнение между г-ном Гитлером и Наполеоном; я не желаю оскорблять мёртвого», а Гейл отметил, что «при упоминании имени императора рядом с именем фюрера чувствуешь себя виноватым и хочется просить у Наполеона прощения» (С. 8, 9). Но, процитировав эти отзывы, Сьюард настаивает на своём: «Наполеон и Гитлер — предтечи антихриста», «масштаб их вины перед человечеством сопоставим», Наполеон воплотил в себе «всё зло, принесённое Французской революцией» (С. 182, 370, 372) и т.д.
Что касается книги Ноймайра, то, хотя автор её известен как врач- терапевт, она выглядит шизофреничной: шокирует сведущего читателя натужное стремление автора изобразить трёх абсолютно разных людей как одинаковых носителей «чудовищной извращённости», «садистской жажды мести и бредовых идей», как монстров, которые «принесли своим народам лишь страдания и смерть» и «руки которых в буквальном смысле слова (?! — Н.Т.) по локоть обагрены кровью невинных жертв» (С. 2, 4, 474 и др.).
Если даже в научной литературе о Наполеоне встречаются такие измышления, то историческая беллетристика перенасыщена ими. Вот два сравнительно свежих примера. Роман немецкой писательницы Габи фон Шёнтан «Мадам Казанова» (рус. пер.: М., 1996) выдержан в историко-порнографическом жанре. Заглавная героиня романа (вымышленный персонаж), международная проститутка, укладывает к себе в постель Наполеона и Александра I, Талейрана и Поццо ди Борго, английских дипломатов и русских военачальников и, таким образом, оказывает заметное воздействие на ход политических событий в Европе, сыграв чуть ли не решающую роль в падении империи Наполеона. Сам Наполеон представлен жутким злодеем, это нравственный выродок и психопат, который, впрочем, когда был молод, имел одно достоинство: «очаровательную улыбку», вскоре утраченную.
Другой роман — английского писателя Фрэнка Кеньона — «Мой брат Наполеон» (рус. пер.: М., 1994) представляет собой неуклюжий пасквиль на самого Наполеона и на его сестру Каролину, от имени которой ведётся повествование. Каролина здесь — примитивная шлюха, а Наполеон — дурак (с. 477), фанфарон (с. 507), «помешанный на власти» (с. 488), трус (особенно боится кошек: с. 258, 259), гомосексуалист («постельный партнёр» собственного лакея: с. 305), безобразный даже внешне — с «большим брюхом», нервным тиком (грызёт ногти) и геморроем (с. 501).
Сегодня, впервые в России, проявилась и противоположная крайность — демонстративная (для россиян даже дерзкая) апология Наполеона. А.П. Никонов, следуя своей заявке: «...наше дело — разобраться и оправдать Наполеона. Потому что он хороший»[40] (в частности, как «самый эффективный менеджер всех времён и народов»: с. 2), не опровергает, а попросту, не чинясь, отбрасывает укоренившиеся у нас представления: например, фиксирует «Бородинский разгром нашей армии» (с. 268) и жалеет о том, что «Наполеону не удалось покорить Россию, а то и нам он подарил бы отличный свод законов» (С. 149). При этом все, кто до Никонова исследовал жизнь и деятельность Наполеона, для него мало что значат. Особенно досталось Евгению Викторовичу Тарле — самому выдающемуся из всех, кто когда-либо писал в России о Наполеоне. Для Никонова Тарле — «несчастный» исполнитель «заказа партии», который мог «проболтаться» всуе и потом «смешно оправдываться» (С. 262), «придворный историк» (С. 263) и «сталинский сокол» (С. 274). Стало быть, Никонов толком не знает ни трудов Тарле, ни его биографии, не знает, что Евгений Викторович претерпел при Сталине и арест, и ссылку, и разжалование из академиков, и убийственные нападки на него партийной прессы в 1937 и 1951 г. Правда, одно достоинство в творчестве Тарле Никонов вальяжно признает: «Писал не как историк, т.е. скучно и занудно, а как настоящий писатель (типа меня, ну, может, чуть послабее)» (С. 310).
Каков литературный стиль (и заодно исторический кругозор) самого Никонова, иллюстрируют следующие примеры: Наполеон «не стеснялся «мочить в сортире»» (С. 107), но «не понимал, какого чёрта Александр I лезет в Европу» (С. 250), и «на хрена» Фридриху-Вильгельму III лишняя территория (С. 202); русская армия — это «крепостная скотина» (С. 205), а сам Александр I — «потрясающая гнида» (С. 208); ну а супруга Наполеона Жозефина — просто «шалава» и «сука» (С. 128, 137). Наконец, позабавлю читателя шедевром из исторических аналогий А.П. Никонова: «Расстрел герцога Энгиенского в тогдашнем высшем свете восприняли примерно так же, как в современной России восприняли бы (внимание, мой читатель! — Н.Т.) расстрел Аллы Пугачёвой» (С. 179).
«Сенсационный бестселлер» «самого скандального современного историка», как представлена в аннотации книга А.М. Буровского «Наполеон — спаситель России», трудно принять всерьёз. Здесь и поразительная неосведомлённость автора (Кутузов при Бородине якобы «не ставил целью остановить Наполеона и удержать Москву», а «причины московского пожара 1812 г. остаются до сих пор (для Буровского. — Н.Т.) неизвестными»), и топорность авторских оценок (отступление войск Наполеона из России — это «отвратительный драпеж крыс», которые, мол, «кинулись обратно в свою нору», то бишь во Францию). Что же касается парадоксальной роли Наполеона как «спасителя России», то Буровский понимает её так: Наполеон в России «мог только пакостить и разрушать», чем спровоцировал против себя «дубину народной войны» (выражение Льва Толстого), которая погубила его, а, стало быть, спасла Россию[41].
Итак, писали и пишут о Наполеоне чаще и больше, чем о ком-либо. Но, вероятно, очень многие из тех, кто принимался за работу над биографией «первого солдата веков и мира», невольно задумывались: а по плечу ли им такая задача? Так, Е.В. Тарле опасливо приступал к соперничеству со своими предшественниками, называя при этом В. Скотта, Ф. Стендаля, Л.Н. Толстого. А.3. Манфред по той же причине десятилетиями «не считал себя морально вправе» выступить с книгой о Наполеоне, ссылаясь теперь ещё на самого Тарле, а также на А. Моруа, Э. Людвига «и многих, многих других»[42].
Думается, для того чтобы создать достаточно масштабное жизнеописание Наполеона, нужен большой исследовательский и просто жизненный опыт. Не случайно Тарле написал своего «Наполеона» в 62 года, Д.С. Мережковский — в 63, А.3. Манфред — в 65. Я начинаю писать в 75 лет, но имея монографию «Александр I и Наполеон», впервые изданную в 1994 г., когда мне было 63 года (переиздана в 2007 г.). Разумеется, я не стремлюсь написать о Наполеоне лучше Тарле и Манфреда, как и не боюсь написать хуже, но знаю, что напишу иначе, по-своему. У меня свой взгляд на жизнь, деятельность и личность Наполеона, взгляд, который, надеюсь, заинтересует и, быть может, увлечёт многих, хотя, уверен, многих и оттолкнёт.
Здесь имею
