Человек и наука: из записей археолога - Александр Александрович Формозов
М. В. Аникович проанализировал орудия, якобы извлеченные Тимофеевым из плейстоценовых отложений. В коллекции удалось выделить изделия эпохи бронзы. Так, кремневый черешковый наконечник этого времени кто-то умело «подправил». Черешок был отбит, чтобы получить форму, типичную для Костенок и Сунгиря.
Геологи печорскую аферу разоблачили. Автор же серии статей о палеолите Полярного Урала О. Н. Бадер отмолчался, а в монографии 1978 года о Сунгире спокойно ссылался все на тот же наконечник с Крутой горы[11], хотя не мог не знать о статье Гуслицера.
С Тимофеевым я не знаком. Своего мнения о нем не имею. Не могу объяснить, откуда он брал каменные орудия, причем такие, какие могли быть распространены на Севере Европы. Не прихватил ли он часть кремней из Сунгиря, куда ездил по приглашению Бадера?
О трех следующих деятелях я могу судить не только по их публикациям, но и на основании личных впечатлений. В конце пятидесятых годов в аспирантуру сектора палеолита нашего института был принят направленный из Белоруссии В. Д. Будько. В местной академии отдел археологии возглавлял престарелый К. М. Поликарпович. Руководство хотело его заменить и на роль преемника готовило Будько. Он стал аспирантом человека в высшей степени добросовестного — А. Н. Рогачева. Вместе с ним ряд сезонов работал в Костенках, на Кельсиевской стоянке.
В 1962 году диссертация «Палеолит Белоруссии» была успешно защищена. Будько вернулся в Минск, сменил Поликарповича, продолжил его раскопки, за 1959—1974 годы напечатал более тридцати статей. Это очерки по первобытной истории Белоруссии, обзоры археологических исследований в республике, информации о полевых открытиях. В основном Будько копал уже известные памятники — Бердыж, Елисеевичи, Юдиново, Гренск, но сообщал и о новых — Студенце, Клеевичах, Обидовичах, Подлужье II и III. Во всех статьях заметно стремление внести большую ясность, чем у своего предшественника. Поликарпович описал в Бердыже развалы костей мамонта. Будько говорил о жилищах[12]. У первого в Гренске — один слой, у второго — два, четко стратифицированных[13]. Меня настораживала тенденция к резкому удревнению и палеолита, и мезолита, но, вроде бы, за это стояли и консультировавшие археолога специалисты по четвертичной геологии.
В целом положение Будько было прочным. Диссертацию собирались напечатать отдельной книгой. Планировалась и докторская. На международном археологическом конгрессе в Праге в 1966 году Б. А. Рыбаков назначил делегата Белоруссии старостой группы. В тех же «Проблемах этнокультурной истории...» я трижды сослался на его публикации[14].
А между тем на грани 1960-х—1970-х годов его академическая карьера окончилась скандалом. Раскрылось, что, получая крупные суммы на полевые исследования, он зачастую их не вел, составлял фальшивые планы и разрезы раскопов, смывал шифры с кремней из коллекций Поликарповича, выдавая их за новые находки, а деньги пропивал и присваивал. Когда это всплыло, Будько предложили уйти из Академии по собственному желанию. Вопрос о лишении его кандидатской степени не ставился. Он без труда устроился в Гомельском университете. Затем был уволен и оттуда, даже исключен из КПСС за пьянство и драки, но через год в партии его восстановили и велели снова взять в Академию — старшим научным сотрудником в Институт искусствоведения, этнографии и фольклора. К занятиям археологией наш герой не вернулся, но тщательно заметал следы прежней деятельности. По всей республике из книг и журналов он вырезал свои старые статьи.
В печать сведения о жульничестве постарались не пропустить. В автореферате диссертации В. Ф. Копытина «Мезолит Юго-Восточной Белоруссии» о Гренске можно прочесть лишь: «поиски раскопа В. Д. Будько и двух культурных слоев оказались безрезультатными»[15].
В монографии Е. Г. Калечиц «Первоначальное заселение территории Белоруссии» (Минск, 1985) доказательства того, что Будько фальсифицировал научные материалы, были сняты в издательстве. Остались только глухие ссылки на то, что в Обидовичах, Студенце, Клеевичах нет палеолита, а в Бердыже и Юревичах все не так, как описывалось (с. 57, 64, 65, 70-78).
По сравнению с шумными сенсациями Тимофеева махинации Будько выглядят скучно и банально. В основе их лежит самая заурядная корысть. Но суть дела ведь не в деньгах, украденных у государства, даже не в аморальности человека, правившего сектором в Академии наук. В литературу проникли заведомо ложные данные. Тем не менее в томе «Палеолит» двадцатитомной «Археологии СССР» в 1984 году А. Н. Рогачев еще ссылался на статьи разоблаченного жулика. В энциклопедии «Археалогiя i нумiзматика Беларусi», вышедшей в Минске в 1993 году, на странице 103 помещены биография и портрет Будько без каких-либо критических замечаний.
Немногим раньше Будько аспирантом сектора палеолита был В. Е. Ларичев. Он окончил Ленинградский университет, специализируясь по китайской филологии. В период дружбы с Китаем заведующему сектором А. П. Окладникову нужны были помощники, владеющие трудным языком. На эту роль и был взят Ларичев. Еще студентом он принял участие в экспедициях своего шефа, совместно с ним в 1954 году напечатал свою первую статью и стал близким к нему человеком.
Первоначально руководитель давал своему ученику темы, касающиеся каменного века, но довольно скоро обнаружилось, что ни знаний в этой области, ни вкуса к работе с кремневыми орудиями и керамикой у «Виталика» нет. Это не помешало ему защитить в 1960 году кандидатскую диссертацию «Древние культуры Северо-Восточного Китая». Мне предложили быть оппонентом. Рукопись произвела на меня самое отрицательное впечатление, и я отказался. Оппонировать охотно взялись Г. Ф. Дебец и М. М. Герасимов.
Продолжая ездить в поле с Окладниковым и переселившись вслед за ним в Новосибирск, Ларичев пытался найти для себя какое-нибудь более подходящее занятие. С 1966 года он принялся выпускать популярные книжки по археологии. Сейчас их у него свыше десятка. Написаны они бойко, читаются легко. Правда, и ошибок не мало: дилювий спутан с делювием, сказано, что ориньяк выделен Г. Мортилье (хотя это подразделение в пику Мортилье ввел А. Брейль), кость с нарезками из Ла Ферраси описана как камень и т.д. Главное же в другом. Есть три сорта научно-популярной литературы. К первому принадлежит та, что создана в итоге собственных изысканий, ко второму — та, что лишь доступно излагает результаты чужих исследований, к третьему — та, где всего-навсего пересказаны другие популярные же книжки. Продукция Ларичева, как правило, не выше третьего сорта. Любой его опус восходит к двум-трем английским бестселлерам.
Ларичев опубликовал две панегирических биографии Окладникова, сопровождал его в США, но постепенно отношения их охладились. У академика появились новые фавориты — Деревянко, Фролов, Конопацкий. За прошлые услуги приближенного все же решено было отблагодарить, и в 1971 году ему дали докторскую степень за историографический
