Вадим Бакатин - Избавление от КГБ

С той поры революционного произвола берет свое начало специфическая идеология «чекизма», отлакированная и вылизанная последующими поколениями идеологов КПСС и публицистами, паразитирующими на «криминально-патриотической» романтике.

Эта идеология оказалась более живучей, чем структуры, ее породившие. Мало того, за все время существования партийных карательных органов — от ВЧК до КГБ — она пользовалась некоторой симпатией и популярностью в массах, тогда как сами органы вызывали у людей, мягко говоря, страх.

Причиной этому, конечно же, наш традиционный двойной стандарт. Сущность совершенно секретной деятельности КГБ до сих пор никому в достаточной степени не известна. Но из массового сознания «колом не вышибешь» того, что навечно оставили в нем многосерийные слащаво-мужественные телесериалы «о разведчиках». На самом же деле идеология «чекизма» и чекисты ничего общего с разведчиками не имеют.

Это узурпированное у народа право на его «защиту» его именем от его «врагов» помимо его воли. Врагов определяет не народ, а партия. Враг нужен всегда. Без него станет ясной бессмысленность системы. Поэтому «чекизм» — это постоянный поиск «врага» по придуманной удобной формуле: «Кто не с нами, тот против нас». «Чекизм» — это постоянный ничем не ограниченный сыск и насилие над каждым, кто не укладывался в жесткую схему идеологии партии большевиков. Это полное слияние идеологии спецслужбы не с законом, а с идеологией правящей партии.

Это слияние было подтверждено еще в годы гражданской войны особым распоряжением ЦК партии, обязывавшим всех коммунистов в вооруженных силах, а затем и на транспорте быть осведомителями ВЧК и особых отделов в армии. Уже к 1919 году относится создание первых концентрационных лагерей, лицемерно называвшихся «школами труда».

С прекращением гражданской войны Чрезвычайная комиссия была преобразована в Главное политическое управление (ГПУ) при Наркомате внутренних дел. Но перехода к нормальной системе законности фактически не произошло. Ведомство, задуманное как временное и чрезвычайное, просто стало постоянным и институционально закрепленным.

И, наверное, наивно считать, что действительно кто-то задумывал это ведомство как «временное». Исходя из фундаментального положения теории марксизма-ленинизма, после экспроприации экспроприаторов — впредь до отмирания государства — государство было необходимо. И оно не могло быть никаким иным, кроме как государством диктатуры пролетариата. Для осуществления диктатуры необходимы не правовые, а карательные органы. И они в соответствии с теорией были созданы. И неважно, как они назывались. А «диктатура пролетариата» быстро превратилась в диктатуру одной партии, которая постепенно трансформировалась в «диктатуру одной личности».

Именно ГПУ явилось одним из главных инструментов, с помощью которого Сталину удалось утвердить режим своей личной власти. На ГПУ была возложена основная роль в осуществлении коллективизации сельского хозяйства: его представители входили в «тройки» по ликвидации кулачества, его воинские части обеспечивали депортацию раскулаченных. Громадной была роль ГПУ в организации первых показательных процессов над «буржуазными специалистами» — производственно-технической интеллигенцией, которую обвиняли во вредительской и диверсионно-шпионской деятельности, чтобы свалить экономические трудности на происки «классовых врагов».

Для усиления диктатуры был придуман печально знаменитый тезис Сталина об усилении классовой борьбы по мере продвижения к полной победе социализма. Он лег в основу репрессивной политики 30-х годов, когда массовый террор достиг своего апогея. Инакомыслие преследовалось беспощадно. Лучшие, наиболее яркие личности не вписывались в плоскую систему единомыслия и потому уничтожались, даже если и склоняли свою голову перед «вождем народов». Явью стала система, с провиденческим гением описанная Федором Достоевским в бессмертных «Бесах»: «У него каждый член общества смотрит один за другим и обязан доносом. Каждый принадлежит всем и все — каждому. Все рабы и в рабстве равны. В крайних случаях клевета и убийство, а главное — равенство… Не надо высших способностей! Высшие способности всегда захватывали власть, были деспотами и развращали более, чем приносили пользы, их изгоняют или казнят. Цицерону отрезается язык, Копернику выкалываются глаза, Шекспир побивается камнями…»

Для Шекспиров, Цицеронов и просто независимо мыслящих людей у Сталина наготове было Управление лагерей ОГПУ, в начале 30-х переименованное в Главное управление лагерей — ГУЛАГ. Семнадцать тысяч заключенных в 1930 году и около двух миллионов в 1940-м, сотни тысяч расстрелянных… «Врагом народа» становился сам народ.

Работа органов госбезопасности проходила под личным контролем Сталина. С созданием в 1934 году общесоюзного Народного комиссариата внутренних дел, с включением в его состав ОГПУ во главе с Ягодой механизм репрессий был запущен на полные обороты. Любые просчеты в строительстве зданий, поломки техники, аварии на железных дорогах, неточности в финансовых документах трактовались как результат «диверсионно-вредительской деятельности». В массовом порядке фабриковались судебные дела на «шпионов» и «террористов». Не было ни одного мало-мальски серьезного государства мира, в пользу которого якобы не «шпионили» «враги народа». Начатые процессом над Зиновьевым и Каменевым массовые репрессии в отношении государственных, партийных и военных деятелей во многом обезглавили страну, армию в преддверии страшной схватки с фашизмом.

Сталин боялся оставлять в живых свидетелей и исполнителей своих злодеяний. Волны репрессии обрушивались и на сам НКВД. Жертвами палачей становились и честные сотрудники, не принявшие правил кровавой игры, и сами палачи. Периодические чистки в НКВД, не меняя сути этой организации, делали ее только более жесткой. Уничтожение Ягоды и его подручных, организованное по ими же ранее применявшимся сценариям, осуществлялось руками Николая Ежова, превратившего год 1937-й в слово нарицательное, в символ трагедии целого народа.

В тридцать седьмом за считанные месяцы число арестованных по политическим мотивам возросло в десять раз, тюрьмы были переполнены. Органам госбезопасности было разрешено применять пытки. Никто не мог чувствовать себя в безопасности, по Советскому Союзу растекся страх. И не только по Советскому Союзу. Ни одной из партий Коминтерна, чьи представители находились в Москве, не удалось избежать смертельных ударов, при этом особенно пострадали польская, германская, югославская, венгерская компартии. После этого вновь наступило время заметать следы, уничтожать палачей и фальсификаторов.