Илья Веселов - Три года в тылу врага

— Официрен? — обратился он к Заякину, вытаскивая из клинообразной кобуры парабеллум.

— Командир Красной Армии, — спокойно, с гордостью ответил Заякин.

— Юде? — задал очередной вопрос офицер, тыча пистолетом в Гиммерверта.

— Гражданин Советского Союза, — ответил Юзик, и в это же мгновение раздались выстрелы. Крепко обхватив друг друга, Заякин и Гиммерверт упали мертвыми. Их не разлучила даже смерть.

Строй дрогнул, сбился в кучу, некоторые военнопленные бросились бежать через поле, ища укрытия в ближайшем лесочке. Снова загремели выстрелы, на головы и плечи обрушились приклады автоматов. Всякая попытка закрыться от ударов еще больше бесила фашистов. Они с каким-то остервенением обрушивали свои автоматы на тех, кто уклонялся от ударов.

Над Павлом Митрофановым несколько раз поднимался приклад фашистской винтовки. Высокий, крепко сложенный русский солдат, с озлобленными глазами и крепко сжатыми кулаками особенно бросался в глаза. Ударами прикладов фашисты старались окончательно сломить советского человека, заставить его просить пощады, выбить из него гордость и поставить на колени. Но Павел стоял твердо, почти не обороняясь, терпеливо перенося удары.

Весь в крови, без пилотки, которую он потерял во время избиения, Павел Митрофанов шагал с растрепанными волосами прямо и твердо. «Выше голову, не покоряйся врагу и в плену», — говорил он себе.

И сейчас, вышагивая в колонне военнопленных, которая двигалась в прозрачном облаке серой пыли, Павел ясно представлял, что значит фашистский плен. Солдат не стал задумываться над тем, что ждет его в лагере для военнопленных. Что будет со всеми, то будет и с ним. Лишь на какое-то мгновение почувствовал себя одиноким, и леденящий страх сковал ему душу: ведь его ожидают новые неизведанные муки и каких огромных сил потребуется, чтобы не запятнать свое человеческое достоинство!

Через два дня их пригнали в какой-то совхоз, который немцы уже огородили несколькими рядами колючей проволоки и воздвигли по углам квадратные сторожевые вышки.

Пленных тут же заставили освобождать себе под жилье овощехранилище. Измученные голодом, жаждой, уставшие от побоев и утомительного пути, пленные еле держались на ногах.

Для ускорения разгрузки овощехранилища немцы подключили военнопленных из соседнего барака. Те были такие же изнуренные.

Когда работавший рядом командир отделения Асхат Мелькумов свалился от изнеможения, охранник поставил на его место пленного из соседнего барака. Не успел немец скрыться в проеме двери, как прибывший схватил картофелину, слегка стер налеты извести и земли и сунул ее в рот. Вслед за ней последовала и другая. Пленный набивал картошкой карманы, засовывал за пазуху.

— Ты что, голоден? — спросил его Павел.

— Поживешь у сволочей — узнаешь, — огрызнулся пленный.

— Да ты толком расскажи, что здесь за порядки.

— Жрать не дают. С утра до вечера бьют и к стене ставят кто занемог. Недавно начали вербовку в полицию. Кто запишется — обещают хорошую кормежку, кто отказался — держат впроголодь. А убежать трудно. Пытались некоторые — поймали с собаками. Потом расстреляли. А жить хочется, здорово хочется. Как подумаешь, что пристрелят тебя немцы ни за грош, ни за копейку, — душа рвется на мелкие кусочки. И зачем я бросил винтовку, когда меня окружила немчура! Сейчас бы мне ее! Всех бы палачей перебил.

Вечером вокруг старшего сержанта Криворучко и лейтенанта Алтунина собрались солдаты. Они что-то горячо обсуждали. Павел подошел к ним. Шел разговор о побеге. Некоторые предлагали устроить подкоп, другие — напасть на охрану.

— Надо все продумать, взвесить, создать что-нибудь вроде комитета, а потом выработать план побега. Это нужно сделать как можно быстрее, — твердо заявил Алтунин, который уцелел при расстреле командиров только потому, что немцы приняли его за молодого солдата.

Комитет по организации побега был создан. Он сразу же дал директиву — всем военнопленным для видимости подчиняться, немцам.

Прошло три недели. По распоряжению комитета военнопленные начали потихоньку изготовлять из кусков железа нечто вроде кинжалов, острых наконечников. Но вскоре эту работу пришлось прекратить. В одну из ночей в лагере началась беспорядочная стрельба. Как выяснилось, военнопленные двух соседних бараков устроили побег. Он окончился неудачей.

Все припасенное для побега сразу же зарыли в землю. Утром же начались повальные обыски. В бараке подняли все вверх дном. Искали под полом, и за обшивками стен, и в отдушинах, но ничего не нашли.

В полдень перед военнопленными расстреляли тех, кто сделал попытку распроститься с неволей. За ними — каждого десятого из бараков, где была обнаружена подготовка к побегу.

Многие потеряли надежду на свободу. Подготовку к побегу пока отложили.

Через два дня военнопленных построили перед бараком, но на работу не погнали. Двадцать восемь человек — остаток батальона продержали на холоде более трех часов. Только в конце дня к ним пожаловал начальник лагеря Отто Бромберг. Он обошел жиденькую шеренгу, рассматривая внимательно каждого. Затем подозвал переводчика и начал речь:

— Вы хорошие пленные. Ведете себя смирно, бежать не собираетесь. Наша высшая германская раса любит и ценит покорных людей. За это вы должны быть благодарны Германии. Лучшей благодарностью будет ваша помощь фюреру в войне. Эту возможность мы предоставляем вам службой в полиции. Это очень легкая служба. Вы будете только охранять дороги и мосты от лесных бандитов. Но волею фюрера с партизанами скоро будет покончено и вы заживете богато. Каждый получит дом, землю и много денег. Кто желает вступить в отряд — пусть сделает три шага вперед.

Комендант выжидательно посмотрел на военнопленных. Но ни один из них не шелохнулся. У каждого проносились в голове десятки мыслей. Они радовались тому, что растут удары советских партизан и что у фашистов иссякают силы в борьбе против Красной Армии.

— Кто желает служить Германии? — уже рявкнул комендант. Но и на этот раз ни один не вышел вперед.

Тогда по приказу Бромберга вывели из строя каждого седьмого и тут же расстреляли.

Наутро Бромберг снова приехал к бараку. Он уже не выступал с речью, а только спросил:

— Кто желает служить в отряде?

И снова ни один человек не покинул шеренгу. На этот раз по приказу Бромберга был расстрелян каждый шестой.

Еще через два дня перед шеренгой измученных военнопленных автоматными очередями были скошены четверо, среди них лейтенант Алтунин, сержант Сергейченко.

От батальона осталось шестнадцать человек.