Санатория – Евпатория - Тамара Шаркова
— А знаешь, — сказала вдруг Клавдия просто-таки задушевно. — Я ведь знаю твою маму, и когда мы приедем в Киев, мне неприятно будет рассказать ей, что твоё пребывание в лагере могло быть опасным для других детей.
— И что?! — дерзко ответила я, но в животе у меня похолодело.
— А вот ты подумай, что! Путёвку, во всяком случае, ты сюда больше не получишь.
На этом мы и расстались.
До конца «мёртвого часа» я, как дура, лежала, накрывшись с головой простыней и думала, действительно ли она знает мою маму! Но у меня, всё же хватило ума, не скрывать всё от Киры. И мы вместе принялись за Лину.
— Говори, чем она тебя пугала!
Лина почти сразу же всё выложила, потому что устала молчать.
— Она сказала, что в кустах прячутся те, кому есть от кого и что скрывать. И что в 5 корпусе во время зарядки у одной девочки пропала шкатулка из ракушек.
И ещё спросила, часто ли я и другие девочки не ходят на зарядку и знают ли об этом другие воспитатели.
— А маму твою она тоже знает? — ехидно спросила Кира.
— Да-а-а! — протянула Лина и даже заплакала.
— И ты об этом молчала?! — безжалостно продолжила Кира. — Она же хочет, чтобы Евгения Михайловна от нас ушла, а сама собирается остаться!
И Кира решила пожертвовать собой.
В тот же день она влезла в нашу палату через окно именно тогда, когда там находилась Клавдия Петровна.
И в случае с Кирой история с мамой повторилась.
Тогда в ответ на заявление воспиталки Кира засмеялась и сказала:
— Вы говорите неправду и только пугаете детей! Вы наших мам не знаете, и мы расскажем директору, что вы обманщица.
Оказывается, Мэркиной маме она обещала рассказать, что её дочка «лазит в чужие кровати», а Светкиной — «о безнравственных отношениях с мальчиками».
К счастью, на следующий день возвратилась Евгения Михайловна, а Клавдию Петровну мы больше не видели. Наверное пугает детей в других лагерях.
— Кира! — спросила Светлана- наш председатель отряда. — Только ты ей сразу не поверила, а мы все сомневались. Почему?
— А помните, как она в первый день спросила: «Твоё полное имя Кирилла? Очень редкое имя». А я ответила: «Кира моё полное и неполное имя. Никакая я не Кирилла». Но я не сказала, что Кирой меня назвала мама в честь своей лучшей школьной подруги. Если эта Клавдия Петровна знала мою маму, то про Кириллу она бы не спрашивала. Змея подколодная!
А знаете, почему она не спросила Лину, как ЕЁ полное имя?
Потому что тогда многих девочек называли Сталина, СТА — ЛИНА.
«Чита»
К нам на пляж пришел спортивный такой дядечка и сказал, что хочет организовать в лагере секцию художественной гимнастики. Все сразу же захотели к нему записаться. Но он объяснил, что прежде должен проверить у нас гибкость и растяжку. Все стали по очереди делать мостик и садиться на шпагат. И далеко не у всех это получалось. Одна девочка начала делать мостик да так и плюхнулась на песок. И даже заплакала от боли. После этого некоторые отошли от дядечки в сторонку. Шпагат вообще ни у кого не получался, а на тех, кто, вроде меня, делал полушпагат, тренер внимания не обращал. И только одна девчонка, Наташа, всё сделала как надо: и мостик. и шпагат, и «жабку». Она была прямо, как гуттаперчивый мальчик из рассказа Григоровича.
Её и еще одну девочку, которая сделала мостик и почти села на шпагат в эту секцию и записали. А Наташку все стали звать «Читой», как обезьяну из фильма о Тарзане. Вначале из зависти, но она не сердилась. Потом зависть прошла, а прозвище осталось. Она была девочкой легкомысленной, часто ссорилась по пустякам, но вообще была доброй и не жадной. Легко раздаривала девочкам свои атласные ленты, которые мы все накручивали мокрыми на круглые спинки кроватей, чтобы разгладить.
Через несколько лет Наташа стала кандидатом в мастера спорта.
К морю и обратно!
После завтрака все, кому разрешили врачи, шли на море. Дорога на пляж казалась всем короткой, а обратный путь ужасно длинным. Туда шли колонной, как солдаты, вернее моряки, и даже пели песни. Вожатым хотелось, чтобы мы пели про «Орлёнка», который погиб в неполных шестнадцать лет, но мы чаще орали: «Крутится, вертится шар голубой!
Крутится вертится над головой!
Крутится, вертится хочет украсть,
Кавалер барышню хочет украсть!» и дальше до конца.
Дорога был проселочной, просто прибитый машинами и ногами песок. По сторонам — пустырь, заросший колючками и редкими кустами серебристых диких олив. На ногах у нас были балетки или сандалии, на шее — полотенце, на голове панамы.
Пляж был у нашего лагеря отдельный. На нём крытые тенты. Полагалось в их тени остывать после дороги и только потом купаться. Но вожатым трудно было с нами справиться, и мы старались добежать до воды сразу после того, как сбрасывали верхнюю одежду.
Евпаторийский залив очень мелкий, и нужно было очень долго идти, пока даже детям вода не достигала по грудь. Выходили на берег ещё дольше, пытаясь плыть не к берегу, а вдоль него. Вожатые бегали как загонщики, вытесняя нас из воды. Грузные воспитательницы этим не занимались, а поджарые юноши и девушки комсомольского возраста с удовольствием демонстрировали свою власть над мелким пионерским народом.
Потом все сохли и загорали. Мелкота по правилам: «Повернулись на левый бок, повернулись на правый…»
В обратную дорогу собирались долго, лениво натягивая на себя измятые корейки. Обувь никто не надевал, все вяло перебирали по пыльной дороге босыми ногами. У себя в корпусе наливали воду в большие цинковые тазы и мыли в них сразу по четыре конечности: четыре правых — четыре левых.
Однажды вожатая Маша увидела Мэру, стоящую в очереди у таза с припудренными дорожной пылью ступнями, и громко сказала: «Какие красивые ноги! Как у римских статуй!» Мы все посмотрели на Мэрку, но ничего такого особенного не увидели. Ноги как ноги, просто ещё не мытые.
«Свободу неграм!»
В конце смены обычно бывал смотр самодеятельности. Мальчишки танцевали «Яблочко», девочки вели хороводы, хор пел, чтецы читали стихи и отрывки из прозы. А наш вожатый Витя решил поставить инсценировку по собственному сценарию. Против Ку-Клус-Клана. Было лето 53 года, и о неграх Америки мы, в основном, знали по «Хижине дяди Тома». Витя
