Санатория – Евпатория - Тамара Шаркова
На третьей я была ученицей шестого класса, которая думала только о том, какая она дура и успеет ли Яша-грек схватить её за ногу, когда она полетит вниз.
Последняя лестница заканчивалась на узком огражденном карнизе вокруг бака. Добравшись до него, я опустилась на пол и какое-то время сидела, охватив руками поджатые коленки и тяжело дыша. Яша молча постоял рядом со мной, а потом по скобам поднялся на верх бака. Но мне уже было не до того, что он там делал. И всё-таки я довольно быстро пришла в себя и смогла обойти бак по карнизу. Он со всех сторон был измазан чёрной смолой, которая закрывала какие-то знаки или буквы, написанные белой краской. Приглядевшись, я разглядела два овала буквы «Ф», и палочку буквы «Р».
И мне тотчас же захотелось крикнуть Кире и Лире, что партизаны действительно написали здесь «Смерть фашистам!» А немцы потом эту надпись закрасили смолой.
На пути вниз мои руки превратились в макаронные изделия, и приходилось надеяться только на то, что Яша-грек удержится на лестнице, когда я свалюсь ему на плечи. Он спускался первым.
На земле у меня хватило сил проблеять Яше «Спасибо» и добраться до кустов, за которыми меня вывернуло на изнанку. После продолжительного отдыха, Лина и Кира дотащили меня до корпуса. По дороге я думала, что молодогвардейца Радика Юркина, который «в грозном зареве войны» водружал красное знамя на чёрной бирже, из меня бы точно не получилось.
Вопросы с ответами и без
Вечером я спросила Евгению Михайловну:
— Почему Яшу с хоздвора называют «Яша-грек», а не просто по имени? Никого же не зовут Коля-русский или Никита- украинец.
Воспитательница глубоко вздохнула и ответила:
— Наверное потому, что раньше у нас в Крыму было много греков и татар, а теперь может один только Яша и остался.
— А почему?
— Потому что их всех переселили в другие области.
— А почему и зачем?
— Боже мой, Тата, ты меня замучила своими вопросами? Когда-нибудь узнаем для чего и отчего, а теперь помолчи хоть пять минут!² (будут примечания)
Вечером пришла очередь Вити-вожатого:
— Для чего у нас водонапорная башня?
— Для того, чтобы равномерно распределять воду туда, где она требуется: в корпуса, прачечную, водолечебницу. В Евпатории мало пресной воды.
— А из чего она берётся, эта вода?
— Из земли, из глубокого колодца. В других местах из реки.
— А как она попадает так высоко в бак?
— Насосами! Ну, как шины накачивают велосипедные представляешь?
— Да.
— А это электрические насосы гонят наверх под давлением не воздух, а воду!
— А зачем на трубах такие приборчики, как у врачей на аппаратах, которыми измеряют давление крови?
— Ну, сама же ответила: давление показывают!
— А если…
— Всё! С меня хватит! В школе будешь спрашивать!
А Яшу-грека мы потом много раз встречали, здоровались и смотрели «особенным взглядом». А он кивал головой в ответ и смотрел на нас так, как будто ничего такого исключительного и не было. О нашем приключении мы никому не рассказали, хотя очень хотелось. Хватило ума понять, что для Яши это добром не кончится.
«Змея подколодная!»
У нас было две сменные воспитательницы. И одна, и другая, самая любимая Евгения Михайловна, внезапно заболели. Им на смену пришла Клавдия Петровна, которая никогда в нашем лагере не работала. Не худая и не толстая, не высокая и не низенькая, не блондинка, не брюнетка. Брови нарисованы, нос уточкой, губы полоской, и глаза-буравчики. Голос сладкий и тихий, но нет-нет и пробиваются в нём стальные нотки.
Наша компания вначале не обращала на неё никакого внимания. Но на третьем дежурстве стало ясно, что буйный отряд наш как-то присмирел. Мэрка Лифшиц, которая во время мёртвого часа менялась местами с Лесей из Черновиц, осталась на своей кровати. Мэрка дружила с Тиной-беленькой из другой палаты, но они были страшные болтушки, и их развели по разным комнатам. Мэрка не просто осталась с нами, она изменилась и стала вдруг ужасно молчаливой!
Потом мы заметили, как присмирела Вета. Она была старшей в отряде, и мы дружно выбрали её председателем Совета. У Веты и её подруги Таши Котовой были знакомые мальчишки в 7 корпусе. Ребята приходили, иногда, на нашу территорию, а Вета и Таша — к ним. Евгения Михайловна относилась к этому совершенно спокойно, просила только не опаздывать к ужину. А вожатый Витя, так тот часто проводил время в их компании. Но вообще по каким-то неписанным законам общение девочек и мальчиков вне спортивных соревнований и мероприятий самодеятельности считалось недопустимым.
Во всех случаях Клавдия Петровна вызывала девочек в воспитательскую и о чём-то с ними беседовала. Но ни Мэрка, ни Вета никому ничего об этом не рассказали. Всё это нас не очень тревожило. Нам было ни тепло, ни холодно. Но когда воспиталка побеседовала отдельно с Линой, и та не захотела нам ни о чем рассказывать, сразу стало горячо. Лина, кстати, перед этим перегрелась на солнце. Её тошнило, у неё болела голова, и она два дня не ходила на зарядку. Пряталась в кустах. А если бы не пряталась, то её бы не взяли на море.
Следующей по счёту была я. Клавдия уличила меня в том, что я таскаю за пазухой абрикосы с хоздвора. Вообще, самое интересное и полезное было именно там: шелковица, абрикосовые деревья, две свиньи и куры с целым выводком цыплят.
Так вот, эта Клавдия Петровна заметила своими маленькими глазками, что у меня странно оттопыривается рубашка, и я была изобличена. Она в начале мёртвого часа подняла меня с кровати и отвела в воспитательскую.
— Татьяна, — сказала она липким голосом. — И часто ты так делаешь? Другие воспитатели делали тебе замечания?
— Первый раз! — ответила я, прямо глядя в её глазки-буравчики.
— Ты знаешь, что немытые плоды могут вызвать дизентерию и другие инфекции не только у тебя, но и у других детей?
— Я собиралась их помыть!
— Я буду вынуждена доложить директору, что воспитатели в вашем отряде невнимательно относятся к своим обязанностям. А тебя придётся наказать, если ты не скажешь правду, часто ли приносишь девочкам зелёные абрикосы и знали ли об этом воспитатели.
— Они не зелёные! — ответила я, понимая, куда она
