Неизвестный Арсеньев - Иван Николаевич Егорчев
11 сентября. Тишина тайги кажется удивительно торжественной. Невольно смиряешься душой, забываешь обиды и житейские неприятности. В тайге грубеешь, но та же тайга облагораживает душу. В такие минуты одиночества чувствуешь себя счастливым. Одиночество родит мышление, которое анализирует твои же поступки – вот покаяние, вот исповедь. Смеркалось быстро – деревья принимали какую-то чудесную таинственную форму, и среди этой тишины какие-то носятся необъяснимые, особые звуки. Шорох мыши и тот слышен как-то особенно. Я пошел назад… Появились звезды, идти стало еще тяжелее – постоянно спотыкаешься, оступаешься, откуда-то берется бурелом и валежник, преграждающий дорогу, прутья царапают лицо, путают ноги, всегда залезешь в высокую густую траву, камыши или полынь и рад-радешенек, когда доберешься до тропы, идущей к фанзе. Еще десятка два шагов, и слышишь лай собак. Хорошо на охоте, хорошо в тайге!
20 сентября. Всё еще стоим на месте и занимаемся исследованием низовьев реки Иодзыхэ… На всём пройденном пути это место считается самым богатым дикими козами. И в самом деле, едва я успел отойти от фанзы не более 1 версты, как увидел небольшое стадо (7 голов) этих прекрасных животных. Я выстрелил и убил одного самца; при мне была молодая зверовая собака… Спущенная с поводка, она бросилась вперед и начала трепать и давить умирающее животное. Коза издала два предсмертных крика и, раскрыв широко рот, испустила последний дух. Я не мешал собаке, чтобы в будущем приучить ее ходить и следить по подраненному зверю. Боже мой! Какой эгоист человек, какое он хищное животное. Как бы процветала фауна и флора, если бы человека не было! И он еще осмеливается называть себя Царем земли, царем природы. Нет, он бич земли. Это самый ужасный хищник, беспощадный, свирепый, ужасный. Чем мне чаще приходится бить красного зверя, тем всё более и более я убеждаюсь, что рано или поздно я брошу этот род охоты» [12].
Есть и другого рода особенности, связанные с переходом от дневника к печатному изданию. Так, в книге имеется эпизод охоты на кабанов, когда В.К. Арсеньев случайно ранил Дерсу Узала. Понятно, что такой казус не красит любого офицера и охотника, но автор не только отмечает его в дневнике, но и включает в книгу (изданную, напомню, спустя 15 лет после событий). При этом В.К. Арсеньев описывает и свои переживания: «Мысль, что я стрелял в человека, которому обязан жизнью, не давала мне покоя. Я проклинал сегодняшний день, проклинал кабанов и охоту» [12]. Любопытно, что соответствующая дневниковая запись очень коротка – буквально несколько строк, а в повести эпизод развёрнут довольно широко.
Зато другой характерный эпизод – с употребившим алкоголь Дерсу Узала – В.К. Арсеньев в книгу не включил. Вот как он выглядит в дневнике: «20 августа. Так как мой проводник закутил и по дороге напился пьян, я должен был еще засветло остановиться на бивак… Всюду русло было сухое, каменистое. Дерсу окончательно забастовал, но я уговорил его дойти до воды… Проводник мой тотчас же уснул, но сперва минуты две сидел на толстом бревне и, подперев опущенную голову руками, пел какую-то печальную заунывную песню» [13]. Можно предположить, что создаваемому В.К. Арсеньевым художественному образу «идеального» гольда-проводника употребление спиртного, по представлению автора, не соответствовало. К слову, в дневнике описано и поведение выпившего Степана – брата Дерсу Узала.
В дневниках 1906 года В.К. Арсеньев довольно часто упоминает о крейсере «Изумруд», за год до проведения экспедиции севшим на камни в бухте Святого Владимира и взорванным собственным экипажем. В книге об этом написано значительно меньше. В частности, не попала на её страницы любопытная деталь из жизни села Пермского (близ Ольги): «С разбитого судна Изумруд местные жители, крестьяне пермские, сняли много одежды, целые тюки, и теперь все они одеты в матросские блузы» [13]. Не стал автор спустя много лет писать и о том, что с брошенного «Изумруда» местные жители добывали уголь и муку, винтовки и патроны.
В дневниках есть более подробные, чем в книге «По Уссурийскому краю», описания одежды и обуви, быта и привычек орочей, особенностей их жизни, ритуала камлания шамана. По понятным причинам не вошли в книгу многочисленные записи военно-разведывательного характера, заметки о местах, удобных для колонизации, многие сведения о китайцах, добытые В.К. Арсеньевым. При этом следует отметить, что данные из дневников 1906 года во многом использованы в более поздних научных трудах В.К. Арсеньева «Краткий военно-географический и военно-статистический очерк Уссурийского края. 1901–1911 гг.» (1912 год) и «Китайцы в Уссурийском крае. Очерк историческо-этнографический» (1914 год), а также и в книге «Дерсу Узала» (1923 год).
Вот, например, впечатления В.К.Арсеньева от дождя в лесу. Запись в дневнике довольно краткая: «Дождь усиливался. Трава и деревья были мокрые. Дождь в лесу – это двойной дождь». В книге «По Уссурийскому краю» автор даёт более расширенное описание: «Как бы ни был мал дождь в лесу, он всегда вымочит до последней нитки. Каждый куст и каждое дерево собирают дождевую воду на листья и крупными каплями осыпают путника с головы до ног». Практически то же самое мы читаем в книге «Дерсу Узала»: «Дождь в лесу – это двойной дождь. Каждый куст и каждое дерево при малейшем сотрясении обдают путника водою».
Таким образом, сравнение текстов экспедиционных дневников В.К. Арсеньева и его последующих трудов позволяет понять некоторые особенности творческого процесса преобразования полевых записей в иные по структуре, семантике, художественной и научной значимости работы. Следует также иметь в виду, что в дневниках исследователя имеется большое количество неопубликованных сведений и данных, требующих осмысления с современной точки зрения. Поэтому работу по их изданию безусловно необходимо продолжать.
Неизвестный Арсеньев
Вплоть до 1920-х годов В.К. Арсеньев был известен исключительно только как исследователь Дальнего Востока. Его научные работы, включая весьма объёмные «Краткий военно-географический и военно-статистический очерк Уссурийского края. 1901–1911 гг.» (1912 год) и «Китайцы в Уссурийском крае. Очерк историческо-этнографический» (1914
