Королева в ракушке. Книга вторая. Восход и закат. Часть первая - Ципора Кохави-Рейни
В кибуц он прибыл с тем интеллектуальным багажом, который обрел в нормальной еврейской школе в Польше. В Издреельской долине он преподавал общеобразовательные предметы, а также иврит, и ТАНАХ, математику, природоведение, географию и историю еврейского народа. Его педагогические принципы, свободное отношение к материалу, восстановили против него марксистское окружение. Обвиняли его в том, что он много времени уделяет периоду Второго Храма, истории испанских евреев и еврейской поэзии за счёт уроков марксизма и дисциплин, связанных с различными специальностями. Ученики его обожали за обширность знаний и умение ими увлекать. Скрепя сердце, он обучал по нелюбимой им программе детей кибуцев Бет Альфа и Хефци-Ба. Но не мог смириться с тем, что видел вокруг.
“Нет у детей выбора. Никогда я не видел более разнузданных детей, чем дети кибуца. Дерутся до крови из-за ластика. Лгут и сплетничают. Все эти отрицательные качества с возрастом у них только усилятся. Вырастет у нас поколение без всяких духовных и душевных ценностей”.
Это приводит в ярость Меира Яари: “Ты не подходишь нашему Движению. Оно необходимо тебе, как аудитория для твоего умничанья”.
Но вот приближается автобус. Израиль вскакивает.
Она прислонилась к железному столбу.
“Ни перед кем в жизни я не была так откровенна, как перед тобой. У меня такое чувство, что я знаю тебя много лет”.
Печаль проступает на ее лице.
“Наоми, это не последняя наша встреча. Я вернусь”.
Она молит в душе: “забери меня отсюда. Я хочу быть с тобой. Идти по твоим следам, куда бы ты ни шел”.
Ноги ее приросли к земле. Она стоит на шоссе – девочка, которая потеряла сокровище. Она не может освободиться от ощущения, что с этого момента Израиль Розенцвайг навсегда вошел в ее жизнь.
“Мама, мама”, – плач ребенка доносится до нее из дальних далей. Малышка проснулась, встала с травы, тянется руками к матери.
Наоми не сдвигается с места. Кибуцники с опущенными от усталости плечами возвращаются с полей. Смотрят на ребенка, и кто-то говорит с укором: “Ты что, не слышишь, что ребенок плачет?”
Кто-то спрашивает: “Что случилось с девочкой?”
Малышка, захлебываясь слезами, идет по тропинке. С трудом отрывая ноги от земли, Наоми идет за удаляющейся дочкой. В детском садике воспитательница говорит Наоми, что малышка вернулась в таком виде, словно ее избили. Не я избила ее, думает про себя Наоми, это я избита встречей с Израилем.
Из детского сада она направляется на склад одежды. Сердце выскакивает у нее из груди. Впервые, с момента поступления в кибуц, она решила настоять на своем. Три года подряд она носила уродливый желтый свитер, который сама неумело связала, и ни разу не воспользовалась своим правом поменять одежду. Однажды кастелянша примерила на себя ее свитер, и заявила, что нет необходимости его менять. Наоми униженно покинула склад.
“Я не хочу это платье. Лучше пойду голой”.
Кастелянша была удивлена новыми нотками в голосе Наоми.
“Ну, так ходи голой”, – съехидничала она, – “Ты вовсе не должна всегда отличаться от других. Мы купили эту одежду для всех женщин кибуца”.
Какие-то серьезные, еще не вполне осознанные изменения происходят в ней. Впервые в жизни она мягко прикасается ладонями к своему телу, ощущая доселе незнакомый трепет. Голод по любви не дает ей покоя. Внезапно, в полную силу, чувство существования врывается в ее одиночество. Не прошло и недели, как она находит на столе письмо от Израиля Шику с просьбой о встрече и консультации по вопросам генетики растений. Шик вернулся из отпуска, который вновь провел с пожилой одинокой женщиной в друзском селе на горе Кармель. В свое время она была послана в кибуц Мишмар Аэмек ассоциацией садовников – решить проблему выращивания овощей и фруктов. Однажды в их квартиру вошла толстая женщина, демонстративно поставила на стол большой белый кувшин и ушла. Шик ликовал, распустив хвост, как павлин: “Именно такой кувшин был у моих родителей в Варшаве”.
Всё в Наоми перевернулось. Она украла письмо от Израиля, уединилась в укромном уголке, перечитывая его, словно наэлектризованная его почерком. Товарищи замечают, что нечто необычное происходит с ней в последнее время. Движения ее стали нервными. Внезапно она вскакивает с места, убегает с работы, словно неведомая сила несет ее неизвестно куда. Причина ее беспокойства в том, что Шик пригласил Израиля явиться к нему, на плантацию по выращиванию овощей в любое удобное для него время. И она каждый день поджидает Израиля на шоссе, у автобусной станции, словно ожидает пришествия Мессии. Наконец, он появился. Она идет ему навстречу.
“Я буду ждать тебя в роще”, – говорит он ей.
Щебетанье воробьев, шорох деревьев, неожиданные слезы облегчения вырываются из ее глаз под сенью сосен. Израиль появился в роще. Жар и холод объемлют ее тело. Он спрашивает, как она себя чувствует, здоровы ли дети, как они развиваются. Она равнодушно отвечает. Израиль удивлен.
“У детей должен быть дом”.
“В детском саду есть воспитательница – Этка. Дочка зовет ее мама “.
Она стесняется сказать ему, что дочь от рождения вызывала в ней дрожь и отторжение. Израиль потрясён. Дети в кибуце растут отдельно от родителей. Воспитатели отвечают за их развитие и за всё, в чем они нуждаются. Только два часа в сутки дети общаются со своими родителями. Как же можно не использовать это, отведенное кибуцем, время для общения с детьми, не гулять с ними?
“Наоми, невозможно так жить. Это твои дети, а не какой-то другой женщины”. Она не понимает его волнения. Кто растил ее, братьев и сестер, как не воспитательницы. Так было принято в буржуазных семьях на ее родине, в Германии. Да и сейчас богатые родители отдают детей воспитателям и частным учителям.
“Они похожи на
