Маршалы Наполеона. Исторические портреты - Рональд Фредерик Делдерфилд
Следует представить еще одного рядового из числа находящихся на действительной службе — самого знаменитого наполеоновского маршала, который был столь же импульсивен, как Ожеро, столь же упорен, как Даву, и храбрее, чем любой из когда-либо живших на земле полководцев.
На день падения Бастилии Мишелю Нею исполнилось двадцать лет, и за его спиной было уже два года службы в гусарах. Как только ему стало понятно, что ни рождение, ни высокородные предки, ни наличие влиятельных связей уже не являются критериями при продвижении по службе, он решил целиком и полностью посвятить свою жизнь армии. Однако, в отличие от многих, он не придавал первостепенного значения размерам оклада, привилегиям или же титулам, поместьям, знакам отличия. Все эти вещи не значили для него ровно ничего, хотя он был беден и горд, как Люцифер. Он мыслил только о славе, точнее, о той ее разновидности, которую уже не в состоянии была дать современная ему война, — о славе, которой награждает себя мальчик в собственных снах, сокрытых даже от его ближайших друзей. Ней, вероятно, был бы согласен всю жизнь прожить на жалованье рядового, лишь бы его прославляли как человека, выигравшего для Франции не одну битву, а общество знало бы как военачальника, идущего в бой на десять шагов впереди самого быстрого из его солдат. Бесстрашный, горячий, резко реагирующий на обиду, но столь же быстро прощающий все, кроме оскорблений, задевающих честь, Мишель Ней — это квинтэссенция всего того, что составляет легенду о Наполеоне. Когда через двадцать шесть лет он умирал одним декабрьским утром спиной к стене, с ним умирал дух Империи, и люди, которые, звеня саблями, пролетели пол-Европы вслед за одним склонным к полноте неутомимым корсиканским авантюристом, переходили из жизни в сагу, подобную тем, которые менестрели распевали в застланных камышом залах тысячу лет назад.
Из всех рядовых республиканской армии, которым судьба предназначила высокий ранг маршала, Ней был, видимо, самым скромным. Иоахим Мюрат, девятый и последний из рядовых, мог бы сравниться храбростью с Неем, но даже самый горячий его поклонник никогда не назвал бы Мюрата, который в плане карьеры превзошел всех своих сотоварищей, человеком скромным, способным оставаться в тени.
Сын трактирщика из Кагора, то есть из Гаскони, Мюрат обладал всеми характерными особенностями гасконца и с возрастом не отделался ни от одной из них, даже став королем. Юношей он слыл дерзким, тщеславным, отважным и крайне ненадежным. Уже став мужчиной, которому было суждено войти в историю в качестве самого знаменитого со времен Руперта Рейнского командира кавалерии как рода войск, он сохранил все эти качества до самой смерти.
С детства обреченный стать клириком, он тем не менее поломал планы своего отца, сбежав из дома в возрасте двадцати лет и записавшись в конные егеря. Это случилось за два года до революции. Когда на поле боя высылали кавалерию, Мюрат мчался вперед и рубил саблей с таким азартом, что его сотоварищи-егеря пришли к выводу, что не больше чем через год его или уже не будет в живых, или же он станет командовать полком. В облике этого красивого молодого человека было нечто такое, что производило впечатление на каждого. Его способ самовыражения был настолько самобытен, что в молодости его даже считали фигляром, однако, когда речь заходила о том, чтобы укротить строптивую лошадь или наброситься на выстроенное к бою каре пехоты, в его облике ничего смехотворного уже не находили. Над ним можно было смеяться и называть помесью павлина и клоуна, но не восхищаться им в бою было просто нельзя. Сидя в седле так, как это дано лишь немногим мужчинам, с развевающимися угольно-черными волосами, он выглядел и вел себя так, как будто только что вылетел сюда галопом со страниц какого-нибудь рыцарского романа XIV века. В течение очень долгого времени его театральность — несмотря на привлекательную внешность и храбрость — удерживала его на вторых ролях, но когда наконец пришел его час, он взорвался подобно фейерверку. Д’Артаньян смог ввести слово «гасконада» в словарь французского языка, Мюрат же закрепил его там навсегда.
Теперь осталось рассказать о некоторых гражданских лицах и особо — еще об одном человеке. Когда парижская толпа ворвалась во внутренний двор Бастилии, восемь будущих маршалов Наполеона еще не носили военной формы. Из этих восьми только двое начали марш под барабанный бой. Далеко на Ривьере Андре Массена, тридцати одного года от роду, бывший юнга и бывший старший сержант роты Королевского итальянского полка, как раз намеревался в очередной раз выразить свое отвращение по отношению к системе, когда в город прискакали курьеры с последними новостями из Парижа. Четырнадцать напряженных лет, проведенных им на солдатской службе, этот невысокий, гениально расчетливый человек упорно копил деньги, и теперь средств у него было более чем достаточно. Новости о Бастилии не помешали ему расплатиться с долгами, и теперь он обратился к занятию, обещавшему несколько большие материальные выгоды. Андре Массена любил две, и только две вещи: деньги и красивых женщин — и именно в этой последовательности. Простой рядовой, зачастую не имевший ни гроша в
