Борис Сичкин: Я – Буба Касторский - Максим Эдуардович Кравчинский
Профессия эта тяжелая, вредная и неблагодарная. Лично я к ним отношусь с жалостью, но и с уважением. Как это ни парадоксально, но проститутка тебя не обманет. Самые верные жены – это бывшие проститутки. Я с отвращением отношусь к женщинам, которые официально не числятся проститутками, но занимаются проституцией. Кстати, это относится и к некоторой категории мужчин.
Сколько мне приходилось наблюдать, как женщины отдавались направо и налево нелюбимым мужчинам, чтобы попасть в кино или на телевидение. А выйти замуж без любви, ради денег – разве это не проституция?
Когда мы узнали о действующем бардаке, бросились туда стремглав, минуя музеи и библиотеки. Познакомившись с его обитательницами, я убедился, что люди они интересные и стоящие. Каждая профессия накладывает на человека какой-то отпечаток. У всех проституток всегда грустные глаза. Но в этот раз я заметил у них кроме грусти в глазах еще какой-то испуг. Я понимал, что во время войны их работа намного усложнилась, и у меня появилась потребность успокоить их и помочь им.
Они поняли, что я их друг, и рассказали мне, что часто приходили русские офицеры, по денег за услуги не платили, угрожая пистолетами. Это граничило с хамством. На добровольных началах я и еще несколько энтузиастов взяли шефство над бардаком. Каждый день дежурили от пас два автоматчика. Если случалось какое-нибудь недоразумение, дежурные вмешивались, и офицер мгновенно платил всё, что положено. Они, офицеры, не сомневались, что мы официальный комендантский патруль. Когда в бардак заходили пьяные офицеры и начинали хулиганить, то мы били им морды за всё: за девчат, за себя… Жаловаться некому и опасно, так как действие происходило не где-нибудь, а в бардаке. Действовали мы безнаказанно.
В Лодзи мы простояли два месяца. Нашему ансамблю во время выступлений дарили много цветов. Их мы относили в бардак. Наши подруги были благодарны и растроганы. Они признали во мне своего менеджера. По всем спорным вопросам, в том числе профессиональным, они обращались ко мне. Меня иначе не называли, как Борис Коханы, что в переводе означает Борис Любимый.
Я знал, у кого из них когда день рождения, и мы всегда весело его праздновали. Я организовал для них концерту них в доме, и это были самые благодарные зрители. Они ко мне и я к ним так привыкли, что мы были как родные. Хотя я в то время был еще молод, по уже ненавидел лицемерие, фальшь, неискренность, обман – именно то, чего не было у них, у этих проституток.
У нас в ансамбле была так называемая правительственная бригада, которая обслуживала высшее начальство. В нее, кроме меня, входили Каменькович, Тимошенко, Березин[6], баянист Ризоль и певец Дарчук. Однажды Военный совет нашего фронта устроил вечер. Я попросил разрешения у члена Военного совета генерал-лейтенанта Телегина привести с собой наших девушек. Получив добро, пошел в бардак и выбрал восемь девчат. Они элегантно оделись, я предупредил их, куда мы идем, и попросил, чтобы они не говорили, кто они такие.
Ю. Тимошенко (Тарапунька) иЕ. Березин (Штепсель). Начало 1970-х
Появление наших красоток на этом вечере произвело фурор. Генералитет сошел с ума. Генералы мгновенно преобразились. Они танцевали с девушками, ухаживали за ними, вечер прошел блестяще.
Со временем все офицеры, жившие временно в Лодзи и постоянно посещавшие бардак, были приучены, что надо платить деньги за свое удовольствие и за их тяжелый труд и не дай Бог проявить нетактичность по отношению к девушкам».
Маршал Жуков
«Я хочу поделиться своими впечатлениями о Георгии Константиновиче Жукове как о простом человеке. С маршалом Жуковым я не просто встречался. Я у него в Потсдаме жил неделями. Наша бригада была правительственная, и мы выступали. Как только какой-то прием был, приезжали англичане, или французы, или американцы, идет концерт.
Я еще пел, у меня диапазон потрясающий, и когда мы выпивали (а он больше сидел с нами, чем с ними, – ему больше нравились артисты), Жуков был само очарование. Он сам любил петь. Был слух, всё нормально. Но ему нравился мой голос. И когда мы вдвоем пели, так он меня целовал и сказал, что я был выше Шаляпина. И потом я шутил, я показывал ему пародийно, кто что. А он от меня оторваться не мог. Он был влюблен. Я был сержантом, а он маршалом. Я у него ночевал. Он меня оставлял. К нам относился не как к солдатам, а как к артистам. Когда приезжала Русланова Лидия Андреевна, она певица действительно выше всей планеты, так он сходил с ума. Он на нее смотрел как на мадонну. И когда он стал министром обороны, первое, что он сделал, – он выпустил ее из тюрьмы. Уже, кстати, было поздно. Практически она умерла из-за лагеря. Такую женщину посадить – гордость России посадить в тюрьму! – это надо быть сумасшедшим…
Георгия Константиновича отличала любовь к искусству. Жуков сам прекрасно танцевал русские танцы. Его дробушки, которые я выучил и потом показывал профессиональным танцовщикам, сложны даже для профессионалов. Жуков всегда с удовольствием слушал певцов и певиц, которые обладали хорошими голосами. Он также играл на баяне. Великолепный баянист ансамбля Ризоль в резиденции маршала в Потсдаме помогал Георгию Константиновичу совершенствоваться. Про Жукова говорили, что он антисемит. Эти слухи могли распускать только неполноценные евреи. Жуков был русским в самом лучшем понимании этого слова. В ансамбле работал солистом хора Яша Мучник. Он был бывшим кантором[7] с прекрасной школой. Его голос драматического тенора со слезой в голосе нельзя было слушать равнодушно. Когда маршал впервые его услышал, он был покорен. Мучник помимо своего таланта был на редкость добрым, отзывчивым, бескорыстным человеком. Все его любили и уважали, включая антисемитов. Яша был типичным евреем: глаза навыкате с грустью всего еврейского народа. Нос не перепутаешь с русским, ноги иксом и, глядя на его походку, было такое ощущение, что у него две левые ноги и две правые руки. Короче, он даже со спины был похож на еврея.
После выступления Жуков подозвал его к себе и, усадив рядом, на место маршала Рокоссовского, весь вечер не отпускал. Яша робко пытался что-то сказать маршалу, но Жуков успокаивал Яшу: “Не волнуйся, сиди спокойно, пусть он погуляет”. Солдат-еврей Яша Мучник весь вечер просидел тесте с маршалом. Вот таким он был “антисемитом”.
Когда кончилась война, Жуков в городе Потсдаме занимал огромный дом, где
